сообщили нам, что их соседи тоже вернулись и приглашают нас на ужин. Это оказались муж с женой из дворян. Оба они прекрасно говорили по-французски и рассказали, что приехали на Урал лечиться кумысом, и потом стали приезжать в эту горную глухомань поохотиться. Сегодня они подстрелили четырнадцать рябчиков, глухарей и тетеревов.

Для нас супруги отгородили рядом со своей палаткой маленький участок. Мы улеглись на стогах сена и укрылись одеялами. Вдали слышался вой волков, неподалеку лаяли собаки, над нами в ветвях деревьев кричали, взмахивая крыльями, совы. Еще ни разу в ходе поездки по Башкирии мне не удавалось так крепко уснуть. Утром я проснулся от того, что мою щеку лизнула рыжая корова, каким-то образом сумевшая перешагнуть через изгородь. Всходило солнце, на траве лежала роса, в воздухе стоял запах скошенного сена и спелой малины, в гнездах щебетали птицы, а у горящего перед хижинами костра, радуясь и приобретая блох, кувыркались со щенками маленькие полуголые башкирята.

Лето для горных башкир – самое счастливое время, им повезло больше, чем их степным собратьям – до них не дошли русские, и поэтому они сохранили свои старинные обычаи и свою самобытность. Напротив, зима – сущее для них наказание. В эту пору оставаться в горах, где стоит жуткий холод и нередки снежные лавины, невозможно, поэтому они спускаются в свои деревни. Башкиры никогда не заготовляют сено на зиму, и в январе-феврале их скот умер бы с голода, если бы они не отпускали его свободно пастись в лесу. Лошади, быки и бараны сами находят под тонким слоем траву. Конечно, в горах их подстерегает множество опасностей, но волк для них не так страшен, как голод в хлеву. Башкиры могли бы продавать летом продукты животноводства в соседних русских деревнях, взамен покупая на зиму чай, муку и рис, однако они этого не делают и весну встречают слабыми и больными, а зимой большинство их детей умирает.[184]

Поэтому понятно, с какой радостью эти несчастные встречают приход весны. Как только стает снег, они созывают свое стадо; множество животных, ставших жертвами волков или голода, не приходят на этот призыв. Изможденные и больные, люди и животные бредут в горы в поисках удобного кочевья, где они вновь обретут здоровье. К несчастью, их массово косит туберкулез. У каждой деревни имеется, как правило, по два кочевья: два месяца люди проводят в одном, а три – в другом. Живут они на кочевке в одних и тех же жилищах. Таким образом, горные башкиры кочуют не так, как киргизцы, туркменцы или буряты, их летние становища редко бывают удалены на более чем тридцать километров от деревень.

Летние кочевья обычно располагаются на поляне вблизи пастбища и одинаковы у всех башкир. Хижины, которые русские называют шалашами, а башкиры утын[185] или бурама (деревянная изба)[186], делаются из липовой коры. Из нее они изготовляют веревки, лодки и, как уже было сказано, жилища. Однако для колес используются дуб или вяз, а для примитивных рессор – береза и осина. Внутри утын ужасно грязный, кроватью в нем служит что-то вроде помоста[187], покрытого старым ковром, посередине единственной комнаты завсегда горит огонь, который едва выходит через дырявую трубу, вследствие чего жилище бывает заполнено густым дымом, обрекая башкир-мужчин на глазные болезни, а женщин – на слепоту. Обстановка хижины крайне простая, там нет ни стола, ни стульев, а только примитивные предметы кухонного обихода – деревянные ведра для кумыса, березовые емкости для айрана и забродившего коровьего молока. Над очагом висит длинная, во всю хижину, доска, на которой хранят башкирский сыр, называемый «корот». Его делают из смеси коровьего и козьего молока, которую сначала кипятят, а затем оставляют скисать, предварительно сняв сливки, потом вновь ставят на огонь. Затем, отделив от сыворотки, корот помещают в липовый чан, называемый «чуман», солят и коптят в течение пяти-шести дней, пока он не станет темно-серым. Березовое ведро для хранения айрана и кумыса называется «батман». Из березовых же коры и древесины башкиры, подобно всем туземцам Азии, а иногда и русским, изготовляют корзины, плетенки, ложки, обувь и различные предметы домашнего обихода.

Приготовлением кумыса и корота занимаются исключительно женщины. Мужчина нанимается заготавливать лес для соседних заводов, охотится на волков или лисиц и разводит пчел, только когда ему нужны деньги, обычно же он бездельничает и спит.[188] На женщине лежит вся самая тяжелая работа: починка повозки и избы, изготовление конской сбруи, косьба сена и увоз его на продажу в соседние деревню или город. Вся домашняя одежда – тоже творение женских рук.

Путешествуя по миру, я пришел к выводу, что чем более дикими являются туземцы, тем больше загружены работой их женщины, а если за дело берется мужчина, значит, это общество уже стало цивилизованным. Изнуренная непосильным трудом, башкирка быстро стареет. Я встречал множество стариков-башкир, но пожилых женщин почти не видел. Я не называю их старухами, потому что уже в тридцать лет все башкирки кажутся таковыми. Это седые, преждевременно увядшие, изуродованные материнством (впрочем, многие из них умирают во время родов) создания.

Среди башкирских девушек редко встретишь красавицу, порой мне даже казалось, что они никогда не умываются. Один только Антонов находил в этих уродинах очарование. Он всегда был готов полюбезничать с башкирками, особенно после приема пищи, когда в нем просыпалась неуемная энергия либо его начинало клонить ко сну.

– В сущности, – заявил он нам однажды, – все бабы одинаковы, и их надо любить всех подряд!

Впечатлительного Гавриила Эдуардовича такое объяснение крайне возмутило:

– Неужели для тебя, Антонов, все женщины на одно лицо? Согласись, что между настоящими красавицами и этими полузверушками – целая пропасть!

«Полузверушками» в представлении моего друга были две сопливые и грязные башкирки, доившие рядом с нами коров. Одна была старой и безобразной, а другая, помоложе, обладала выдающимся бюстом, едва прикрытым рубахой. Взглянув на нее, Антонов пояснил:

– Ха-ха! Главное, чтобы у бабы здесь все было на месте, – при этих словах он обеими руками схватился за свою грудь, – а остальное не так уж и важно!

Я сразу подумал, что мадам Антонова, вероятно, не могла рассчитывать на верность своего супруга. Когда я путешествовал по Сибири, меня сопровождал полицейский, тоже большой любитель женского пола. Однажды, когда он поделился со мной своим очередным любовным приключением, я с усмешкой спросил у него:

– Не стыдно ли тебе обманывать свою жену?

– А чего тут плохого! – весело ответил он мне. – Вдруг она в это время тоже мне изменяет?

Тогда