и не иметь одежды.

И, хотя это случается,

            это случается со столькими людьми,

Что не стоит жалеть тех, с кем это случается.

Я — настоящий бродяга и нищий в переносном смысле

И скатываюсь к огромному милосердию к себе самому.

Бедняжка, этот Алвару де Кампуш!

Так одинок в жизни! Так подавлен в своих чувствах!

Горе ему, увязшему в кресле своей меланхолии!

Горе ему, кто, с настоящими слезами на глазах,

Отдал сегодня — широкий жест,

            либеральный, московский —

Все, что было в его кармане, где было немного, тому

Бедняку, что не был бедняком, тому,

            с профессионально печальными глазами.

Горе Алвару де Кампушу, всем безразличному!

Горе ему, так себя жалеющему!

Да, горе ему!

Он несчастнее многих бездомных бродяг,

Нищих попрошаек,

Оттого, что душа человеческая — бездна.

Уж я-то знаю. Горе ему!

Хорошо бы взбунтоваться в душе!

Но для этого я не такой дурак!

Не хочу защищаться тем,

            что мог бы разделять общественные мнения.

У меня нет никакой защиты: я разумен.

Не пытайтесь обратить меня в свою веру: я разумен.

Я уже сказал: Я разумен.

Не надо мне эстетик,

            основанных на сердечности: я разумен.

Дерьмо! Я разумен.

За рулем шевроле на дороге в Синтру…[60]

За рулем шевроле на дороге в Синтру,

В мечтах и лунном свете на пустынной дороге

Еду один, еду почти медленно, и мне почти

Кажется, или я заставляю себя сам, чтобы мне казалось,

Что я следую другой дорогой,

            за другой мечтой, через другой мир,

Что я следую, не оставляя позади Лиссабона

            или не направляясь к Синтре,

Что следую и что должен следовать дальше,

            только не останавливаться, но ехать?

Заночую в Синтре, потому что не могу

            переночевать в Лиссабоне,

Но когда я прибуду в Синтру, мне будет жаль,

            что не остался в Лиссабоне.

Постоянно это беспокойство без повода,

            бессвязное, бессознательное,

Постоянно, постоянно, постоянно,

Гнетущая чрезмерная тоска ни о чем,

            беспокойство духа,

На дороге в Синтру, или на дороге мечты,

            или на дороге жизни…

Послушный моим почти не осознанным

            касаниям руля

Подпрыгивает со мной вместе автомобиль,

            что мне одолжили.

Улыбаюсь, думая об этом символе,

            поворачивая направо.

Со сколькими вещами, одолженными мне,

            я следую по этому миру!

Сколькими вещами, одолженными мне,

            распоряжаюсь, как своими!

Сколько из одолженного мне —

            бедный я, бедный! — это я сам!

Слева лачуга — да, лачуга — у самой дороги.

Справа — открытое поле с луной вдалеке.

Автомобиль, что, кажется, недавно освободил меня,

Сейчас стал для меня карцером,

Ведь я могу вести машину только если я в ней закрыт,

Ведь властвую над ней только если я включен в ее

            состав, если она меня содержит.

Слева, там, позади, скромная лачуга,

            более чем скромная.

Жизнь там, должно быть, счастливая,

            лишь потому, что она не моя.

Если кто-то увидел меня из окна лачуги,

            вообразит: Тот человек счастлив.

Возможно, для ребенка, следящего

            из окна верхнего этажа,

Я остался (вместе с одолженным мной авто)

            мечтой, настоящей феей.

Возможно, для девушки, смотревшей

            и слушавшей шум мотора из окна кухни

С земляным полом,

Я — нечто, вроде принца девичьего сердца,

И она будет искоса смотреть мне вслед,

            пока я не скроюсь за поворотом.

Я оставляю мечты позади,

            или это автомобиль их оставляет?

Я — водитель одолженного мне авто,

            или сам этот автомобиль, которым управляю?

На дороге в Синтру, в лунном свете,

            в печали перед полями и ночью,

Управляя шевроле, безутешно одолженным,

Теряюсь на будущей дороге,

            прячусь в покрытое мной расстояние,

И, охваченный желанием, пугающим,

            внезапным, бурным, необъяснимым,

Ускоряю движение…

Но сердце мое осталось на груде камней,

            которую я объехал, видя и не видя,

У двери лачуги,

Мое пустое сердце,

Мое неудовлетворенное сердце,

Мое сердце, более человечное,

            чем я, более правильное, чем жизнь.

На дороге в Синтру, почти в полночь,

            за рулем в лунном свете,

На дороге в Синтру, какая усталость

            от собственного воображения,

На дороге в Синтру, все ближе к Синтре,

На дороге в Синтру, все дальше от меня…

11 мая 1928

Отрывки двух Од[61]

I