Стоя на вершине вала, Гай Марий наблюдал за тевтонами, двинувшимися на римский лагерь.

– Вряд ли они действительно решили напасть, – осмелился предположить Серторий, наблюдая за врагами рядом с консулом и его трибунами.

– Вряд ли, – подтвердил Марий. – Они знают, что мы слишком хорошо укрепили лагерь, и не станут бросаться на вал. Мы выкопали рвы и траншеи, где недруга ожидают вбитые в землю колья, возвели прочие оборонительные сооружения, которые не позволят достаточному количеству варваров добраться до палисада и штурмовать лагерь. И варвары это знают. У них не будет времени искать ловушки или нащупывать проходы во рвах, наши лучники изрешетят их стрелами. Их царь задумал что-то другое…

И действительно, на пути к валу тевтонам и амбронам пришлось обходить ямы-ловушки с дном, утыканным кольями, которые многих пронзили насквозь. Нужно было также огибать sudes, колья, вкопанные прямо в землю, которые протыкали воинов или вражеских животных, препятствуя их продвижению и нанося страшные раны. Коротко говоря, путь к палисаду преграждали гигантские ловушки и смертоносные острия в немыслимом количестве.

Если же кому-либо из варваров удавалось подкрасться к валу слишком близко, их встречали стрелы – pilae, – которые, по приказу консула, тучей летели из римского укрепления. Легионеры стойко отражали любую попытку прорваться к частоколу.

– Неужели… – неуверенно начал Серторий.

– Неужели?.. – повторил Гай Марий, побуждая соратника говорить громче.

– Неужели… тевтонский царь жертвует своими людьми… впустую?

Некоторое время Марий молча наблюдал за тем, как тевтоны беспомощно барахтаются в попытке преодолеть римские рвы, ловушки и укрепления.

– Не впустую, – наконец отозвался консул. – Он ожидает действий с нашей стороны.

Тщетные потуги тевтонов еще больше подняли настроение римлян, почувствовавших сильнейшее воодушевление. Избыточное, по мнению Мария. Начальники стали намекать, что стоит воспользоваться приподнятым настроением легионеров, совершить вылазку и броситься на врага.

– Нет, – сухо отвечал Марий всякий раз, когда очередной трибун просил его дать отмашку.

Так прошел день.

Гай Марий с трудом сдерживал нетерпение начальников и простых легионеров.

На следующий день тевтоны – потери стали для них невыносимыми, а римляне все не наступали – начали дразнить противника, выставляя лучших солдат: самые воинственные из них призывали защитников лагеря сразиться один на один.

Это подействовало на римлян и их начальников: несколько центурионов взобрались на вал, встав перед консулом, и предложили вступить в рукопашную с тевтонскими воинами. Но Гай Марий в очередной раз наотрез отказался отвечать на вызов:

– Я не пожертвую ни одним из своих начальников, эти поединки ничего не решат.

Военные трибуны, окружавшие консула, погрузились в напряженное молчание. В борьбе с неприятелем имел значение не только ее исход; поединок был делом чести. А может, они ошибались и Гай Марий разбирался в этом лучше?

Как бы то ни было, он не позволял начальникам покидать лагерь и сражаться с дерзкими тевтонами.

И тогда варвары начали насмехаться над легионерами – заставили раба, знавшего латынь, перевести слова «трусы», «сопляки», «слабаки» и даже «бабы» и принялись выкрикивать их во все горло перед ошеломленными римлянами. Те, сидя за частоколом, молча глотали насмешки, подчиняясь приказу консула.

Один тевтон показал римлянам задницу.

Остальные варвары захохотали.

Гай Марий невозмутимо сносил унижения и гнул свою линию.

– Быть может, если послать несколько когорт, показав, что мы не приемлем унижения, – предложил Серторий, – это успокоит наших воинов?

– Нет. Либо выйдут все, либо не выйдет никто, – возразил консул. – Если мы не выведем всех, те, кто отправится навстречу врагам, окажутся в меньшинстве и будут уничтожены. Нельзя сражаться, когда у тебя за спиной река. Это смертельная ловушка. Так случилось при Араузионе, где варвары перебили несколько легионов.

Повисло молчание.

Снова послышались крики тевтонов: враги насмехались, выкрикивая оскорбления.

– Romani, quid uestris mulieribus mittere uultis? Quoniam illae nostrae mox erunt![12] – вопили тевтоны во всю глотку, подобравшись вплотную к валу.

Эти слова особенно больно ранили легионеров, но Марий оставался непреклонен: он не позволит ни одной когорте покинуть лагерь, такая затея неразумна и самоубийственна. Самое меньшее – это обернется бессмысленной потерей солдат, которые понадобятся ему позже.

Наступила ночь.

Военачальники разошлись.

Марий направился к своей палатке.

– Со всем уважением, виднейший муж… – начал Серторий.

– Говори, трибун.

– Если… если это место не годится для нападения, почему мы разбили здесь лагерь?

Вопрос был уместным.

– Здесь легко получать припасы по морю из Рима, и тевтоны никоим образом не могут этому помешать, – объяснил консул. – Но это не место для боя. При Норее и Бурдигале наши войска попали в засаду, а при Араузионе им пришлось сражаться, отступая к реке. Не хочу повторять ошибок других консулов. Мы будем воевать там и тогда, где и когда я сочту это уместным. У меня единоначалие, я не признаю разногласий. При Араузионе свара между консулами, возглавлявшими два войска, привела к полному провалу, поэтому я обратился к Сенату с просьбой о единоначалии; мы будем сражаться только в том месте и в то время, которые выберу я.

– Да, славнейший муж.

Ἐπορεύοντο δ’ἐγγύς, πυνθανόμενοι τῶν Ῥωμαίων μετὰ γέλωτος, εἴ τι πρὸς τὰς γυναῖκας ἐπιστέλλοιεν· αὐτοὶ γὰρ ἔσεσθαι ταχέως παρ’αὐταῖς.

Проходя под самым валом, тевтоны со смехом спрашивали римских солдат, не желают ли они что-нибудь передать женам, ибо скоро тевтоны будут в Риме.

Плутарх. Сравнительные жизнеописания, Марий, XVIII, 2

XVI

Memoria in memoria

Вызов царя

Главный римский лагерь у «канавы Мария»

102 г. до н. э.

Третий день подряд тевтоны дразнили римлян, вплотную приблизившись к их лагерю.

Консула разбудили на рассвете.

Тевтоны подготовили свой главный вызов.

– Что на этот раз? – спросил Гай Марий, пока пара военных колонов поправляла ремни на его доспехах.

Ни Серторий, ни прочие трибуны не осмелились ответить.

– Они предлагают… единоборство, славнейший муж, – наконец произнес Серторий под пытливым взглядом полководца, хотя по неопределенности его ответа Марий понял: в это утро что-то изменилось.

Он не стал ничего спрашивать. Разумеется, доверенному трибуну хотелось, чтобы Марий собственными глазами увидел тевтонов с высоты укрепления.

Когда они добрались до вала, перед Марием предстали сотни легионеров, которые сидели на вершине укрепления и смотрели на равнину. Быть может, тевтоны оставили большого деревянного коня и отошли, усмехнулся про себя консул. Тогда следует немедленно сжечь коня с затаившимися внутри тевтонами. Но взобравшись на вершину частокола, консул забыл об «Илиаде»: перед варварским войском стоял воин в серебряном панцире, сверкавшем под лучами утреннего солнца. В руках он держал длинный меч и зеленый овальный щит с золотыми заклепками, сиявшими едва ли не ярче его доспехов.