– Урезание бюджета.

Два страшных по своей силе слова. До этого момента я не произносил их вслух – по крайней мере, при тех, кто еще не в курсе.

– В будние дни библиотека теперь закрыта?

– Открыта, но без меня. Отпущен на все четыре стороны.

Ее руки обвились вокруг моих плеч. Сестра прижалась к моей груди. Так она поступала в детстве всякий раз, когда хотела, чтобы я поносил ее на руках. Как будто она до сих пор во мне нуждается.

– Они идиоты.

– У них просто нет денег.

– Только ты способен находить оправдание для людей, уволивших тебя.

Может, и так.

– Твоя очередь.

– Моя?

Она побежала в кухню и вернулась с брикетом сухой лапши.

– Ты знаешь, почему я не на работе, а дома. Теперь твоя очередь рассказывать.

– Мне захотелось тебя повидать. Давно не виделись.

Это уж точно. Глядя на сестру, я вспомнил, как она, забросив рюкзак на заднее сиденье «олдсмобиля», сбежала из дому.

– Ты поедешь со мной, – заявила Энола, отламывая кусочек сухой лапши и отправляя его себе в рот. – Ты безработный. Карнавальное шоу Роуза, в котором я сейчас участвую, – то, что нужно. Том Роуз хорошо ко мне относится. Он найдет для тебя какое-нибудь занятие.

– Я библиотекарь.

– Бывший библиотекарь. – Ее слова не должны были бы меня уязвить, но уязвили. – Ты хороший пловец. Бак-ловушка для тебя проще простого.

Как она может серьезно говорить такое? Сестра снова плюхнулась в кресло и захрустела сухой лапшой.

– У них уже есть пловчиха.

– Нет. Этим занимался ты с матерью. Я гадаю на картах.

Как будто я не научил ее всему тому, чему обучила меня мама! Я показал сестре, как выпускать воздух и расправлять грудную клетку, объяснил, когда следует позволять весу тела тащить тебя на дно, когда надо улыбаться… Я помнил ее маленькой. Купальный костюм в горошек. Черные, как у мамы, волосы плывут вокруг нее в воде. Сестра улыбается мне из-под воды, а я считаю: «Восемьдесят девять Миссисипи, девяносто Миссисипи…»

– У меня есть кое-какие наметки. Я разослал свои резюме, а завтра буду звонить охотнику за головами. Я со всем справлюсь.

– Будет лучше, если ты поедешь со мной. Я очень волнуюсь за тебя, когда ты один живешь в этом доме.

Сестра огляделась, останавливая взгляд на каждой трещинке, каждой дырке, образовавшихся за время ее отсутствия.

– Иногда я по тебе скучаю.

Я сел на пол. Энола осталась сидеть в кресле. Первый шаг навстречу друг другу.

– Когда ты мне позвонила, то напугала до чертиков. Нагадала себе что-нибудь страшное?

– Я не хочу об этом говорить.

Сестра сунула мизинец в небольшую дырочку на потертой обивке подлокотника кресла.

– Зачем ты перенес свои вещи в гостиную?

– Так проще, тут компьютер… Проще искать работу.

– Чем-то пахнет… В доме всегда так пахло?

– А как, по-твоему, здесь должно пахнуть?

Дом пропах кофе, приготавливаемой в кухне пищей и немного морем. Сестра, не приложив, казалось, ни малейшего усилия, спрыгнула с кресла и приземлилась возле меня ворохом мешковатой одежды. Она подобрала валяющийся на полу листок бумаги и принялась рассеянно сгибать и разгибать уголок. Цирк «Эфемерный», 1981 год. Небольшой отрывок, посвященный прыгунам с вышки. В нем упомянуто имя моей бабушки. Сестра крутила уголок бумаги, зажав его между большим и указательным пальцами так, как европейка обычно делает с сигаретой.

– Прекрати! Ты же приехала сюда не для того, чтобы портить мои вещи?

– Не смотри на меня так. Это никогда не кончится… – начала она, но затем заговорила о другом. – Я разговаривала с Фрэнком. Он считает, что дом может в любую минуту разрушиться.

– Звонила Фрэнку? Зачем тебе понадобилось звонить ему?

– Хотела предупредить его о своем приезде. Хотелось с ним увидеться… Это правда?

– Ты о доме? Не знаю. Возможно.

– Тебе обязательно надо поехать вместе со мной.

Энола, потянувшись, достала книгу, лежавшую на моем письменном столе. «Легенды и стихотворения Балтийского моря». Книга Петера Болоховскиса. В детстве мама читала ее мне. Сестра порывисто раскрыла ее, едва не разорвав переплет.

– Полегче! Хорошо? Эту книгу трудно найти.

Или украсть…

Энола швырнула книгу на кресло, и она раскрылась на иллюстрации, изображающей стоящего у ствола дерева на берегу реки мужчину. Я вспомнил, о чем эта сказка: мужчину соблазнила водяная женщина. Кажется, их называют русалками. Русалками становятся дети и девственницы, которые умирают некрещенными. Во всех культурах мира есть водяные духи: русалки, селки, никси. В Америке мы не придумали для них имени.

– Извини, что я вот так тогда уехала, – сказала сестра.

– Ничего страшного.

– Я видела, как ты стараешься…

– Спасибо.

Энола, обняв меня, склонила голову мне на плечо. Так мы и застыли, глядя на стены, глядя куда угодно, лишь бы не друг на друга. Сестра мотнула головой в сторону книги.

– Сделай для меня кое-что.

– Да?

– Почитай мне вслух. В детстве я очень любила, когда ты мне читал. Когда я выросла, никто мне уже не читал.

В книге Болоховскиса я отыскал сказку «Орел», которую выбрала сестра. Медленно, как мама, я принялся читать Эноле о крестьянской дочери, которая стала королевой змей, и о ее детях, превратившихся в дрожащие на ветру деревца. Во всех сказках хорошее имеет свою цену. Энола слушала меня молча, прижавшись лбом к моему плечу, позволяя запомнить себя такой, какой она была в эту минуту.

Позже, когда солнце уже село, я встал, разминая ноги, стараясь восстановить кровообращение. В ступни словно кто-то вогнал несколько иголок или булавок.

– Я много часов провела за рулем, – сказала Энола. – Голова раскалывается. Я хочу спать.

Я взъерошил ее волосы костяшками пальцев. Теперь у нее на голове был короткий, торчащий во все стороны ежик. Я хотел спросить, зачем сестра коротко подстриглась, но решил, что не стоит.

– В твоей спальне все осталось так же, как было до твоего отъезда.

Энола шаркающей походкой направилась по коридору к себе. Скрипнув, отворилась дверь.

– Ты хоть бы одеяло поменял.

А кто пожелает мне спокойной ночи?

Прищурившись, я смотрел на плохо отпечатавшуюся ксерокопию документа, когда свет автомобильных фар внезапно осветил комнату. Я взглянул на часы. Половина десятого. Я должен был заехать за Алисой в восемь часов… Да, это ее машина. Я видел, как она идет к дому по гравийной подъездной дорожке. На ней были джинсы и футболка. Волосы распущены. Я огляделся. Повсюду были разбросаны мои вещи, книги, упаковки из-под лапши. Блин!