– Пришел компьютерщик, – сказала Алиса. – Должна идти. Сегодня в восемь.

– Хорошо. Пока.

Когда Алиса повесила трубку, я, как ни странно, почувствовал себя никчемным и всеми забытым. Мне нужно чем-то заняться. Я проверил, как дела в Джорджии. Архив Сандерса-Бичера все еще искал человека. Я набрал телефонный номер прежде, чем осознал, что же я делаю. Голос женщины был суховатым и сладким, словно безе. Она назвалась мисс Энн. Я сообщил ей, кто я такой, и спросил, каковы обязанности хранителя.

– У нас совсем небольшая библиотека, мистер Ватсон, – сказала мисс Энн. – Сфера нашей деятельности – то, что мы здесь называем региональной персональной социологией. Себя мы привыкли считать в каком-то смысле художниками. Наш долг состоит в том, чтобы принять переданные нам материалы и вплести их в общую картину. Этим занимаются наши хранители.

– Я не могу ручаться, что у меня есть талант художника, но работать с архивными документами я умею.

Энн рассмеялась.

– Извините, но я предпочитаю цветистые сравнения. Я очень люблю Сандерс-Бичер. Здесь царит особая, совершенно исключительная атмосфера.

– Понятно. – Я сожалел, что не смог сказать что-нибудь остроумнее.

– У нас, между прочим, есть черновик конституции. Не настоящий, но очень талантливо изготовленная подделка. Она попала в наш архив вместе с другими документами из замечательной коллекции, собранной местной знаменитостью, бывшим фальшивомонетчиком. У Исторического общества штата Джорджии есть один из подлинных текстов конституции, но лично мне наш нравится куда больше. – Откашлявшись, Энн продолжила: – Впрочем, работенка у нас не из простых. Слишком многие обращаются к нам со своими документами. Каждый считает, что его семья особенная, а у нас тут по соседству живет много семей с глубокими корнями. Бывает трудно объяснить человеку, что счета его бабушки от Вулворта не такая уж редкость.

И вдруг на меня снизошло вдохновение.

– Если это не первый счет первого магазина компании, открывшегося в штате, либо если вы не собрались задокументировать типичные расходы домохозяйки в этот конкретный период времени.

Я почти слышал, как мисс Энн улыбается на другом конце линии.

– Из вас получится настоящий художник, мистер Ватсон. Напомните, где вы живете?

– Я вам этого еще не говорил.

Мисс Энн приятно удивило, что человека, живущего недалеко от Нью-Йорка, заинтересовала работа в их маленьком архиве. Ее энтузиазм побудил меня немного повысить себя в звании до хранителя архива, посвященного истории китобойного промысла. После этого телефонного разговора в моей голове засела мысль, что Саванна вполне может стать достойной заменой Напаусета и Лонг-Айленда. Вот только там нет Алисы… А еще вскоре должна приехать Энола.

Я уже клал телефон на место, когда треск дерева прозвучал, словно выстрел из дробовика. Я подпрыгнул на месте. Бумаги полетели с моего стола. Я выждал три… четыре… пять секунд, пытаясь успокоиться. Я прошел коридор. Фотографии в рамках теперь висели кривовато на своих гвоздях, но источника страшного треска я пока не обнаружил.

Комната родителей. Трещина на стене, возле которой стоял мамин туалетный столик, тянулась от пола до потолка, прямая, словно резаная рана. Когда я прикоснулся пальцами к трещине, дом словно бы застонал от боли. У меня сохранились туманные воспоминания о том, как я катал по полу в родительской спальне игрушечный поезд, а мама при этом что-то напевала себе под нос на французском. Слов я не помнил, а помнил лишь то, что, сидя перед зеркалом, мама заплетала волосы в косу. Надо посмотреть, что происходит в других спальнях.

Спальня Энолы была такой же, как и прежде: запачканное йодом стеганое одеяло, выбоина в стене над ее кроватью, стол, на котором лежат изгрызенные до грифеля карандаши… Дверь моей спальни приоткрыта. Или дерево разбухло, или раму перекосило? Ничего подобного, но закрываться дверь все равно не желала. Черт побери! Я почти никогда здесь не сплю. Можно будет перенести мои вещи в гостиную, пока дверь не починят.

Три охапки одежды из шифоньера. Стопка книг. Две подушки. Еще простыни и летнее покрывало. Теперь гостиная превратилась в спальню и кабинет одновременно, а я – в беженца в собственном доме. Ничего другого не остается… Придется позвонить Фрэнку. Я бы предпочел не звонить, но Алиса пока ничего не рассказала отцу. А еще я попросил ее не говорить Фрэнку о том, что я теперь безработный. Во-первых, безработный я временно, а во-вторых, я знаю, каким заботливым Фрэнк иногда может быть. Мы с Алисой все это время вели себя крайне осторожно. Мы до сих пор не знаем, куда нас все это заведет.

Фрэнк поднял трубку после пятого звонка и тотчас же начал в своем духе:

– Так долго оставлять дом без сливного желоба нехорошо. Вода, которая льется с крыши, сейчас разрушает фундамент.

Я едва сгоряча не выпалил соседу, что сплю с его дочерью. Чудненько получилось бы. Теперь же, когда я с ним буду говорить, вид ног Алисы, обвивающих мое тело, будет неотступно меня преследовать.

– Да, конечно. Я немного повозился с желобом, но он очень погнулся. Карниз также ремонтировать надо. Мне кажется, дом проседает. В стене спальни моих родителей появилась трещина.

Фрэнк тихо присвистнул.

– Я вскоре кого-нибудь пришлю. Надеюсь, ты знаешь, как заделывать трещины?

– Что-то подсказывает, что лучше мне в это дело не соваться.

– Понятно. Надо будет кого-нибудь нанять.

За фасадным окном дома темные волны с грохотом разбивались о берег, высоко подбрасывая белоснежную пену.

– Саймон! Мне очень неприятно, что дом доведен до такого состояния. Больше мешкать нельзя. Дом слишком близко стоит к воде. Дома сами по себе не ремонтируются.

Меня задели его слова. Как будто я сам не вижу, до какого состояния он доведен! Как будто не я, а кто-нибудь другой лазит по крыше и заделывает слабые места, чтобы меня не заливало. Дома сами по себе не ремонтируются, но для ремонта нужны деньги.

– Я все понимаю.

– С тобой все в порядке? – спросил Фрэнк.

– Да, просто устал. Могли бы вы прислать кого-то? Пусть осмотрит дом. Я не знаю, с чего начинать.

Я взглянул на журнал Пибоди. Развернут он был на подробном, в половину страницы рисунке карты Таро. Дьявол был нарисован светло-коричневыми чернилами. Одет он был как придворный сановник. Копыта выглядывали из-под коротких панталон. Курчавая бородка. Дьявол улыбался. В руках он зажал концы цепей, к которым за шею были прикованы мужчина и женщина.

В «Принципах прорицания» сказано, что эта карта не столько предвещает зло, сколько говорит о тайне, отсутствии необходимых знаний и о неизвестных закономерностях. Дьявол в «Принципах прорицания» мрачен и грозен. Дьявол в моем журнале не выглядит таким уж чудовищем. С этим парнем можно, в принципе, выпить пива. Если Пибоди так изобразил карту мадам Рыжковой, мне бы хотелось знать, что это был за человек, ведь у него такое своеобразное восприятие зла. Было бы не лишним приглядеться к мадам Рыжковой и прочим людям, чьи имена упоминаются в журнале. Коениг, Мейксел… Чем сложнее картина мира, тем легче мне будет отыскать невидимую связь, добраться до самого корня проблемы. Я должен схватить Дьявола за хвост.