– У меня есть такой человек на примете, – сказал Фрэнк. – Надо будет узнать, свободен ли он на этой неделе. Послушай… Извини, что накричал… Просто твои родители очень любили этот дом.

Я ему верил, вот только после смерти мамы папа палец о палец не ударил, чтобы здесь хоть что-то починить.

– Знаю.

Я поблагодарил Фрэнка, а потом услышал шорох шин на гравийной дорожке. Знакомый звук. Шины, как я и предполагал, принадлежали ржавому голубому «олдсмобилю». Энола вернулась домой.

Когда дверца автомобиля распахнулась, я уже стоял рядом. Сестра выпрыгнула из машины. Как она себе еще все кости не переломала? Я раскрыл свои объятия, и Энола бросилась на меня. Несколько секунд, испытывая полное, действительно полное счастье, я держал ее в своих объятиях, высоко поднимая над землей. От нее неприятно пахло долгой дорогой, а еще спиртным. Она пыталась вырваться, махала своими ногами, даже угодила мне головой по подбородку, но эти секунды все равно были просто замечательными.

– Саймон! У тебя убитый видок.

У Энолы слегка заплетался язык.

– От тебя пахнет, как в пивной.

– Иногда попиваю.

Она засмеялась, но как-то неестественно. Наконец ей удалось выскользнуть из моих объятий.

– Ты вела машину в таком состоянии?

– Судя по всему, вела.

Энола медленно поворачивала голову, оглядывая дом. Нос с шумом вобрал морской воздух.

– Ну, вот я и приехала. Можно мне войти или придется весь день здесь проторчать?

– Конечно входи. Это и твой дом, – сказал я так, словно все это время только тем и занимался, что берег его к возвращению сестры. – Есть хочешь?

Я оглядел сестру с ног до головы. Одежда висела на ней мешком. Длинная цветастая юбка в стиле хиппи… Мешковатая толстовка с капюшоном, скорее всего мужская, из-под которой виднелась футболка с маленькими дырочками, словно ее попортила моль. А под всем этим – моя сестра.

Пожав плечами, Энола рывком распахнула сетчатую дверь-ширму, а затем с такой силой захлопнула ее за собой, словно хотела оставить за ней и меня, и машину, и все, что ее тревожило. Я поискал ее вещи. На заднем сиденье лежала куча упаковок из-под еды на вынос, бутылки из-под газированной воды и жестянки из-под пива. Пол устилали спичечные коробки, собранные, казалось, во всех барах, расположенных вдоль побережья. На заднем сиденье, помимо прочего, свалены были электрические лампочки. Дорожных сумок нигде видно не было.

– А где твои вещи? – крикнул я вслед сестре.

– В багажнике. Не волнуйся, я много с собой не взяла, – крикнула мне в ответ Энола.

– Долго здесь не задержишься?

Захлопнув дверцу машины, я зашел в дом.

– Еще не знаю.

Услышав, как сестра ругается, я пошел на ее голос. Послышался звук рвущейся бумаги. Энолу я застал склонившейся над журналом Пибоди. Сестра с остервенением рвала страницу с рисунком, на который я только что смотрел.

– Прекрати! Зачем? – крикнул я.

Сестра увернулась. Обрывки бумаги усыпали пол.

– Ты хоть понимаешь, сколько этой книге лет?

– Зачем ты оставил ее открытой? Нельзя оставлять такие книги лежать открытыми!

Ее глаза сузились.

– Ты не можешь рвать все, что тебе хочется. Книга моя!

– Откуда она у тебя? Кто дал тебе эту пакость?

Сестра в доме всего несколько минут, а мы уже ссоримся. Ничего удивительного в том, что в свое время она отсюда уехала.

– Букинист дал мне ее.

Я сразу же понял, как глупо это прозвучало. Люди ни с того ни с сего не отдают старинные книги.

– Как просто! Это же очевидно!

Сестра со всего маху плюхнулась в серое кресло, подняв в воздух облачко пыли.

– Потрудись объяснить. Ты теперь выманиваешь у людей старинные книги?

– Нет.

– А зря…

Я рассказал сестре о посылке и беседах по телефону с мистером Черчварри. Я упомянул Бесс Виссер и сказал, что мама знала эту женщину.

Сестра смотрела на меня глазами внезапно протрезвевшего человека.

После продолжительного молчания она заявила:

– Не верь ему.

Подтянув колени к груди, Энола обхватила лодыжки руками. На запястье сестры я заметил небольшую голубую татуировку. Ее там прежде не было. Маленькая птичка.

– Он безвредный. Мне интересно с ним общаться.

– Ты ужасно доверчивый. Что ему от тебя нужно?

Я оглядел свое жилище. Ни денег, да и вообще ничего ценного.

– Он просто эксцентричный одинокий старик.

– Одинокий, значит. Ты уверен? Он прокрался к тебе в доверие, используя нашу маму. Ты зациклен на ней, поэтому представляешь собой легкую добычу.

Сестра засунула руки глубоко в карманы толстовки. Ее пальцы двигались, поднимая и опуская ткань.

– Она мертва. Ты не сможешь найти ее в этой книге.

– Не все так просто. Из этой книги я узнал кое-что важное: женщины в нашей семье имеют весьма прискорбную привычку умирать молодыми.

Губы сестры дернулись, едва не сложившись в отвратительную гримасу.

О двадцать четвертом июля я умолчал. Есть ограничительные линии, которые не стоит пересекать, когда имеешь дело с Энолой, а я уже вплотную подошел к одной из них.

– Ты не хочешь узнать, в чем тут дело?

– Не хочу, – сказала сестра. – Я просто живу своей жизнью.

– В цирке… Извини, но я одержим памятью о маме.

Мы смотрели друг другу в глаза. Энола первой отвела взгляд и уставилась на свой рукав. Было непросто общаться с ней после стольких лет разлуки. Она может прямо сейчас встать и уехать. Помешать ей я не смогу.

– Как у тебя вообще дела? – спросил я.

– Я голодная.

Сестра ринулась в кухню. Двигалась она как-то порывисто, суетливо. Послышались шаркающие звуки ее шагов по потрескавшемуся линолеуму. С грохотом открывались и закрывались дверцы шкафов.

– У тебя здесь хотя бы что-нибудь съедобное есть? Чем ты питаешься?

– Посмотри в левом подвесном шкафчике. Там же, где и прежде. Третья полка.

Вновь послышался громкий стук.

– Лапша быстрого приготовления! Господи Иисусе! И зачем я только сюда приехала?

– Я тоже теряюсь в догадках.

– И с какой стати ты перетащил свои шмотки в гостиную? Подожди… Почему ты дома? Разве ты не должен быть сейчас на работе?