у Микульчина оказались крепче, он отогнул одеяло. Мальчику нанесли всего один удар, больше и не требовалось — в горло. На шее густел кровяной наплыв — жутковатое «осиное гнездо». Выносить это было невозможно. Павел вышел из детской. Остальные потянулись за ним.

На улице жадно закурили, стали ждать криминалистов. А те не спешили. Участковый опросил очкастого Науменко, записал показания, отпустил бедолагу. Тот, озираясь, припустил к калитке.

— Пустовать будет долго… дом-то, — грустно произнес участковый. — Вся улица к вечеру будет в курсе. Кто в своем уме вселится туда, где зверски убили целую семью… Держите, — он сунул Микульчину исписанный лист, — показания Науменко и его координаты. Вызывайте, если понадобится. Я вам еще нужен?

— Иди, — отмахнулся Микульчин.

«Допивай», — мысленно добавил Павел.

Дополнительного приглашения не требовалось — участковый испарился в ту же минуту. Криминалисты задерживались.

— Мужчина, труп которого лежит в доме, в среду утром вертелся у РОВД, — сообщил Павел. — Хотел зайти, но не решался, мучился, неприкаянно болтался. Противоречия терзали человека…

— Серьезно? — насторожился Микульчин. — Почему не подошел, не затащил его в отдел? Помогли бы гражданину принять верное решение. И сам сейчас был бы жив, и баба его с пацаном.

— Откуда я знаю? — огрызнулся Болдин. — Задним умом мы все сильны. Чекалин отвлек — подкатил на своем драндулете, давай на жизнь жаловаться. Потом смотрю: мужик уже пропал, передумал, наверное.

— Я виноват? — буркнул Чекалин. — Кстати, Павел прав, когда я въезжал, какой-то тип у ворот отирался. Вроде похож, хотя я особо не всматривался. Глаза у него еще такие, с раскосинкой…

— Убийца — наш, вот увидите, — констатировал Болдин. — Продолжается банкет…

— Наш, не наш, — проворчал Микульчин. — Любишь ты, Болдин, забегать вперед. Короленко дождемся, тогда и будем делать выводы. Есть картинка в голове — что произошло?

— Дождевик искать надо, — отозвался Павел. — Тот же случай, что с Таманским и Заварзиной. Здесь окраина, соседей мало, на востоке их вообще нет. Мог оставить машину в лесу, сам пришел сюда… Где собака, кстати? — Он кивнул на пустую собачью будку посреди двора и валяющуюся там же цепь.

— Сдохла две недели назад, — заявил Чайкин, успевший перекинуться парой слов с соседкой за оградой. — Здоровый был у них волкодав — лохматый такой, черный. Не сказать, что злой, но впечатление производил. Просто помер от старости. В лес его свезли, похоронили. Павлик, их пацан, рыдал навзрыд — привязался к псине…

— Тогда понятно. Прошел беспрепятственно, дверь открыл своим ключом…

— Это как? — перебил Чайкин.

— Это почти факт. Может, знакомы были, часто в гости приходил. Ну, и сделал слепок. Или выкрал — не знаю. Криминалисты пусть поколдуют. Могу ошибаться, но следов взлома на замке не видно. Дверь прочная и замок надежный — не халупа гражданки Заварзиной. И сама изба добротная, стены толстые, окна двойные — соседи могли слышать шум, но вряд ли поняли, что происходит. Вошел, вытер ноги о коврик или даже разулся, чтобы не оставлять следов. Их там и нет, верно? Супруга что-то услышала, мужа не добудилась, вышла в горницу. Там и подверглась нападению, преступник ударил ее пару раз, чтобы обездвижить. Кинулся в спальню — там муж как раз поднялся. Атаковал, нанес серию ударов. Мужик агонизировал уже на полу — с чего бы тогда ноги оказались под кроватью? Не стал дожидаться, пока он умрет, метнулся в горницу, добил женщину… просто Фигаро какой-то. Сомкнул ей конечности, чтобы выглядела, на его взгляд, пристойно — есть такие эстеты, не смотрите косо. В детской упала табуретка, спохватился, что еще не закончил. Пацан, видать, что-то услышал, испугался, хотел сбежать. Шпингалет в верхней части окна — взрослый дотянется, а пацану сложно. Подставил табуретку, потянулся… Тут и прибежал этот упырь. Придушил, положил в кровать, умертвил и укрыл одеялом… Может, стыдно стало, — Павел передернул плечами. — Извращенец, сука… Никогда не задумывался, что ими движет, о чем они думают.

— Маньяк какой-то, — зачарованно прошептал Борька Чайкин. — Но он же убивает не просто для того, чтобы убить?

— Нет, конечно. У душегуба есть цель. Бобров, Таманский и… этот, как его, Герасимов. Остальные жертвы — вынужденные. Ребенка мог бы и не убивать, тот вряд ли видел в темноте его лицо… но убил. Действует, повторяю, по плану, не просто так, но убивать ему нравится, по крайней мере, он не видит в этом ничего предосудительного. Наносит беспорядочные удары… хотя с моим малолетним тезкой поступил по-другому. Ушел он через окно в горнице, обратили внимание? Оконная рама задвинута в створ, но на шпингалет не заперта…

Прибыли эксперты с постными лицами, прошествовали в дом. Минут через десять Петр Анисимович вышел покурить на крыльцо. Шумно выдохнул, окутал себя спасительным дымом.

— Поздравляю, товарищи, это уже через край, не находите? Как выражаются в уважаемых кругах нашего общества, полный беспредел. Бывшие и действующие, так сказать, уголовники детей не убивают, у них есть представления о морали. Таких на зонах … ну вы знаете. Отвечаю на ваши немые вопросы. Манера та же, орудие убийства — то же, значит, и исполнитель, вероятно, тот же. Подробности — отдельно. Смерть наступила, предположительно, незадолго до рассвета — от трех до пяти часов ночи. Ищите окровавленную одежду, убийца не мог ее далеко унести. Он действует в тех же перчатках — пыльца видна даже невооруженным глазом. Больше сообщить нечего. Пойду, еще поработаю, — он раздавил окурок о кованую нашлепку на двери, выбросил в тазик под крыльцом и удалился.

До отдела добрались только через час. Сидели подавленные, окуривали помещение. Отгремела буря в исполнении майора Ваншенина: «Ну что, довольны, гвардии бездельники, оперативники хреновы! При вашем попустительстве население города стремительно сокращается — надеюсь, вы заметили? До детей дошло, это уму непостижимо! Вы курите, курите, ничего страшного, подумаешь, тройное убийство вдогонку за теми тремя — ведь все уже случилось, куда торопиться?»

Язвил он недолго, потом сник, махнул рукой и побрел к себе в кабинет. Дым в отделе висел коромыслом, уплотнялся, разъедал глаза. Открытые окна не спасали. Микульчин выглядел отстраненным, много думал, создавалось впечатление, что он находится далеко от текущего момента. Спохватился, обнаружив недоуменные взгляды, принял рабочий вид, стал перебирать лежащие на столе документы.

— Итак, Герасимов Алексей Гаврилович, 1922 года рождения, уроженец деревни Сырки Тамбовской тогда еще губернии… Супруга Людмила Кузьминична, 1924 года рождения, сын Павел, 11 лет, ученик пятого класса 3-й общеобразовательной школы. Герасимов работал бухгалтером на автобазе, по отзывам — нормальный, хотя и не общительный, но добросовестный работник. Людмила Кузьминична трудилась в канцелярии районного Совета народных депутатов, характеристики с работы положительные. В партии не состояли. Паспорта обоим поменяли уже здесь — в 1967-м и 1969-м