прямой связи и мог в любом состоянии – редко в трезвом или гораздо чаще в восторженно-возвышенном – связаться хоть с Марсом, хоть с Кремлём, чем пугал освобождённого комсомольского вожака Серёгу Вайнмана до инея меж лопаток. Но звонил исключительно в Биробиджан – Юленьке.

Вася Очеретня, конечно же, исключительно по долгу службы, оперативно обследовал расположение всех близлежащих к полигону сёл, посёлков и выселок – вплоть до наглухо забытых староверческих хуторов. И, к досаде своей, вынужден был признать, что прекрасный пол встречается в своей великолепной привлекательности даже в самых таёжных дебрях. О чём сболтнул Мышкину.

Между прочим. Не подумав. Умница такой.

Бросил утопающему кирпич.

Вовочка Мышкин… А что же Вовочка? Владимир Адольфович Мышкин, Крупнокалиберный Мыш, в отличие от Тольки Серова, рвавшегося как можно сильнее затянуть супружеские узы, стремился от этих верёвок, пут, узилищ и прочих крепёжно-брачных изделий избавиться. Только на время – Мыш не был дураком. Никогда. Но и погулять любил – всегда. Алёшку Филиппова несколько изумляла гусарская манера Мышкина произносить пышные тосты «за верность жёнам» вперемешку с подробнейшими рассказами о «тактико-технических характеристиках» своих многочисленных возлюбленных.

И вот одной бессонно-поздней ночью на полигоне, проведённой за «штабными» картами в 32 листа – да-да, «пиджак»-лейтенанты тоже резались в преферанс, подражая кадровым офицерам (а чем ещё заняться товарищам лейтенантам, кроме как гонять умаявшиеся новоотобранные организмы на садистски-непредсказуемо-регулярные ночные стрельбы и марш-броски?), – в голову Крупнокалиберного Мыша пришла блестящая идея.

– Мужики! – сказал Вовочка и встал, пошатываясь. – Мужики, так мы ноги протянем! Предлагаю завтра нанести визит в близлежащее государственное учреждение. Во всеоружии! – и подмигнул.

Очеретня поднял голову:

– А-а-атставить! Без оружия! На почту – без оружия!

– Пэ-Эн-Ша, что ревёшь медведем? Другое оружие. Чудо-оружие, – и Вовочка неприличным жестом обозначил, что за оружие он имел в виду.

– Мыш, ты это, если тебе так сильно хочется, давай сам, с оружием, без оружия – решай свои хотелки сам, – пробормотал бледно-пьяный Серов.

– Ах ты, Толенька! – всплеснул руками Мыш. – Ну что ты себя ломаешь, как монашек? Ты видел, какие там женщины? Самый сок! Ну же! Мужики! Да бросьте вы нюниться! Алексей, ну, скажи ему! Что он малину тут ломает?!

Голова Алёшки пыталась гудеть колоколом. Но свинцовые колокола не гудят. Не звенят и не позвякивают. «Шмяк!» – и всё. Больно. Мозги всмятку. А ещё весь день впереди. «Жози убьёт», – совесть было подняла голову, но тут же уснула каменно.

– Какую малину? Что ты морочишь голову, чудак?

– Говорю, айда к девочкам сгоняем-то! А сначала зарядимся. Вы мараловку хоть раз пробовали? Ну, парни, что вылупились-то? Мараловка – это вещь! Это такая вещь, ребята, что, говорю вам, на всю жизнь запомните! Всё, что вы знали о себе как о мужчинах, считай, что не знали! Отвечаю!

– Хватит заливать, Мыш, – справедливо возмутился Вася, никогда, ни секунды не сомневавшийся в своей потенции. – Всё тебе хрень гнать, женолюб!

Все на секунду замерли, оценивая изящество эпитета, нечаянно сорвавшегося с губ Очеретни. «Кто бы говорил!» – такая мысль должна была бы родиться в лейтенантских головах, но… решила не рождаться.

– Так! – Вовочка, в восторге от собственного предложения, взмахнул рукой с зажатым «шкаликом», задев отсыревший брезент прокуренной палатки. – Значит, так. Сейчас берём «семёрку» и добудем косулю. У них, у косуль, сейчас как раз самый гон. Толька, ты, как самый верный муж, заныкай пару «Туч» – и никому, слышишь, ни-ни! – даже если Кость Костыч за горло возьмёт. Васька, поедешь?

Но кандидат в члены партии благоразумно замотал головой.

– Алёшка! Тогда только ты! Ну, давай! Утро скоро, сгоняем по-быстрому. А ты своего Изгельдова потом припашешь – сделает такой шашлык-машлык для Деда! Ну же!

– Ладно. Давай.

Они вышли в ночь в облаке тёплого сигаретного дыма. Полог палатки упал, приглушая звон стопок. Лейтенанты постояли, привыкая к полупрозрачной темноте. Было новолуние. Пропитанная блеском ярких звёзд, холодная роса сияла на скатах палаток, траве, кустах, собиралась бриллиантами на хвое чёрных елей, серебрила спящие бронетранспортёры. На седой траве вокруг техники было хорошо видно тёмную полоску – там, где ходили невидимые часовые.

– Алёш, погоди, я Деду скажу. Может, Дед с нами поедет, – Вовочка сдвинул «фуру» чуть на правую бровь – с таким шиком фуражки носят только пограничники, – сделал полшага в ночь и исчез.

Никто так не умел красться в тайге, как охотничий сын Владимир Адольфович Мышкин. Поговаривали, что «мамочка Вовочке попочку пушсалом мазала, трудное детство: вместо кубиков – гильзы, вместо пелёнок – соболя». Действительно, Мышкин оружие и охоту любил чрезвычайно, до самозабвения. Стрелял столь искусно и «пульно-вздульный» взвод свой держал в такой сияющей чистоте, что получил вечную индульгенцию от самого Гурьева.

Алёшка почувствовал, что ему срочно нужно зайти за палатку. Нарушил торжественность ночи прозаическим журчанием. Стало полегче. Он застегнул ширинку, повернулся и напоролся на скептический взгляд подкравшегося Гурьева:

– Писаете, товарищ лейтенант?

Приветствие не по уставу, значит, и ответ не по уставу.

– Доброй ночи, товарищ капитан.

– Доброй, – Гурьев посмотрел вокруг, вдыхая ночь. – А если китаец? Вы же ни черта не слышите. Чему вы бойцов учить будете?

– Доброй ночи, товарищ капитан, – соткался из звёздного света Вовочка.

Гурьев не вздрогнул, лишь закаменел неуловимо, но за долю секунды заставил себя расслабиться.

– Доброй. Владимир Адольфович… Мне передали, вы меня ищете. Я вас тоже ищу. Лейтенант Мышкин, вам ответственное комсомольское поручение. У Марчука внучка родилась. Через три часа привезёте две косули. До построения.

– Есть! – прищёлкнул каблуками возрадовавшийся Мыш.

– Алексей Анатольевич, поедете с лейтенантом Мышкиным. Проследите, чтобы к обеду Изгельдов замариновал лучший шашлык в его жизни. Для маринада пусть возьмет «Токайское». Если начнёт упрямиться, пусть возьмет «Киндзмараули» из моего запаса. Скажете, я разрешил.

– Есть!

– Добро. Ни пуха, ни пера!

– К чёрту, товарищ капитан! – шёпотом гаркнули лейтенанты и устремились поднимать Чаркина.

4

– Чаркин, стоп! Алексей, бей! Я правого!

Бронетранспортер хрюкнул, проскользил по кочкам ещё пару метров на брюхе и встал.

Метрах в ста перед ними стремительно прыгали лёгкие косули.

«Ду-дуц! Ду-дуц!» – две короткие «двойки», две косули.

– Ага! А?! Видел?! – Мыш раскраснелся от удовольствия. – Ну, кашевар, ты тоже даёшь! Молоток! – наклонился и крикнул внутрь, ещё дрожа в охотничьем азарте. – Чаркин! Давай потихоньку вперёд. Вроде-то удачно. Болото дальше справа.

Приминая кочкарник брюхом и прокапывая широкие колеи восемью колесами, «семёрка» заурчала и слегка юзом подползла к пятачку, где в жухлой осоке лежала добыча.

– Так, Алёшка, держи АКМС, – Вовочка передал тёплый автомат Филиппову. – Чаркин, подай котелок, ветошь и мой нож. Расстели клеёнку внутри. Точно! Смотри, Алёшка, повезло-то, на сухом