Амуру, посмотришь на воду. Что глазами голубыми сияешь? – добряк Мышкин был в самом лучистом настроении, вытирая сполоснутые руки чистой ветошью. – Давай, быстро сейчас разделаем косуль, всяко руки отмыть от крови надо будет сходить… Ну, с богом! А ты, что же? Крови боишься, рыбак?

– Да нет, что ты. Просто с детства осталось – у нас куры были, родители держали с десяток. А тут однажды мама попросила двоюродного брательника куре голову отрубить. А брат, он в девятом классе был, знаешь какой у меня? Чума! Ну, зимой дело было. Погоди, я перехвачу. Здесь держать? Сейчас, вот. Подрезай. Ну вот, пошли мы все – четверо нас было. У сарая колоду взяли, топорик, брат средний, Жорка держит куру за лапы, а она с перепугу сраться стала. Я малой был, мне лет шесть было. Ну а Яктык Абрамыч…

– Кто?!

– Брата старшего в шутку прозвали Яктыком Абрамычем. Долгая история, расскажу как-нибудь. Ну, так он курице голову тяпнул, а Жорка с перепугу лапы отпустил. Она и полетела.

– Курица?

– Угу. Через сарай перелетела да вдоль всего огорода, к низине. Метров сорок – без головы. День яркий, мороз. И вдоль всего огорода – красный зигзаг. Мать увидела, чуть не прибила… Ну а я с той поры как-то не очень. Вроде и не боюсь крови, и не брезгую, но как-то предпочитаю без. Мне рыбачить нравится. Да и край у нас речной. Сувалда – край тысячи озёр. Финляндия бывшая.

– Понятно. Ну, у нас-то совсем другое. Алтай – это, брат… Так. Стоп. Требуху я здесь выброшу, пусть лисы какие поедят. А туши… Чаркин, ты старые простыни взял? Молодец. Оботри внутри, вроде крови нет, в простыни замотай, а мы сейчас сходим к реке, воды наберём, руки отмоем. Я из фляжки всю выплескал. Не хочу я болотной водой руки мыть. Давай, не усни только, боец. Если что, КПВТ-то под рукой. Да шучу я, что вылупился. А вот АКСы подай. Ага. Алёш, на, держи свой…

БТР – классная машина! Я бы расцеловал того, кто её придумал. Ты подумай, какой умница! Знаешь, а я ведь автодорожный-то окончил. Ну. У меня мечта – такую машину придумать, чтобы как наш БТР ходила, чтобы везде – и в колхоз, и на заимку, и чтобы везде-то проехать могла. Но не такая дура, как КрАЗ, а полегче, чтобы приятная была, для хозяйства, но чтобы проходимая и лёгкая. И лучше чтобы была, чем ЗИЛки. ЗИЛки – они какие-то непонятные. Не нравятся мне…

Ты только посмотри, туман-то какой над Амуром. А у нас таких огромных-то рек нет и в помине. Воды-то сколько, мама родная, море целое. И тихо-то так!

– А я люблю туман. Как молоко пьёшь. Я молоко очень уважаю.

– Нет, ты посмотри: десять метров – и всё, молоко. Ни хера не видать. Осторожно, не сверзься тут!

– Да смотрю я, смотрю. Давай здесь, вроде тут лучше спуститься к воде. Сейчас, канистру наберём.

Они сами не заметили, как погрузились в туман, накрывший великую реку, словно густой манной кашей. Молчалось. Тёмная вода еле-еле наползала на песчаный бережок потаённого заливчика. Справа и слева поднимались хмурые стены высокого тростника. Было безветренно. И тихо-тихо.

Вода была на удивление тёплой, потому и парила. Мышкин сел у воды на корточки, засучил рукава гимнастёрки, сдвинул часы повыше, стал руки мыть. Алёшка тоже набрал сырого песка в ладони, энергично потёр их, стараясь выскрести кровь из-под ногтей, счистить её с мозолей. Ну не любил он звериную кровь; рыбью – ещё куда ни шло, рыбью он не замечал. Но вид слипшегося от крови звериного меха и мух на сохнущих глазах…

Привычный глаз выхватил суету стайки мальков у дна.

Алёшка улыбнулся.

Только он повернулся что-то сказать, как Мыш, побелев лицом, быстро положил мокрую руку Алёшке на губы. Алёшка выпучил глаза, но Вовочка уже тихо тащил из-за плеча автомат. Дико гримасничая, показал на глаза и уши: «Замри! Делай, как я! Слушай!»

Алёшка прислушался. Большая река неуловимо гудела, как гудит всякая огромная масса воды. Вдруг послышался всплеск. Вроде как рыба плеснула, но… Ещё плеск. Тихий-тихий. Рыба так не плещет. Если большой сазан какой дурит, то так подпрыгнет, так шлёпнет, резвясь, что вся округа услышит. А тут – сторожкий, неуловимый, крадущийся звук.

Мыш завёл ремешок фуражки под подбородок. Алёшка положил руку на затвор, но Мыш показал: «Тихо! Потом! Жди!»

Они так и сидели на корточках, с головой в тумане. И ждали.

Ближе.

Ещё ближе.

Ещё.

Плеск прекратился.

Впереди из тумана медленно-медленно показалась большая тень.

Лейтенанты одновременно вскочили на ноги.

И затворы пяти автоматов лязгнули как один.

5

Пять автоматов.

Сто пятьдесят смертей.

Простая арифметика.

Китайский катер вмёрз в туман в каких-то десяти метрах. Три высоких китайца, плохо похожих на сельских рыбаков, целились в моего будущего отца и его товарища. Ещё один китаец недвижно сжался на первой банке, скрыв лицо под капюшоном серого дождевика. Филиппов и Мышкин держали китайцев на прицеле. Капли оглушительно падали в воду с мокрых пальцев Алёшки. Слышно было, как часы на руке Вовочки всё время сбивали ход Алёшкиных часов: «Тк-тк-тк-тк-тк-тк-тк-чик-тк-тк-тк-тк-чик». Эта неритмичность страшно раздражала. В животе высохла солёная выпотрошенная косулья пустота.

«Почему они так спешат?! Дёргаются! Вот, ещё одна секунда! Сейчас же… Сейчас! Сразу! Мама, Зося… Господи! Я же ребёнка не назову! Не увижу. Они оба целятся в меня. В меня. Тот, что справа, – в Вовку. Господи, как сердце схватило… Всё. Всё, мамочка. Мамочка, всё. Он так громко дышит. Не надо! Как громко!»

В любое мгновение треснет ветка, плеснёт рыбка, бултыхнётся в воду заполошная лягушка – захохочет тогда Смерть – и всё.

Пассажир катера очень плавно поднял руки, показал белые ладони и снял капюшон:

– Доброе утро, господа офицеры!

6

Русский.

Седой. Маленькие умные глаза. Очки в роговой оправе, как у сельского учителя или колхозного счетовода. Тонковатые губы, сухонький нос. Открытая улыбка.

– Господа офицеры, – очень вежливо произнёс русский в китайском катере. – Вы нас поймали. Мы сейчас тихо-тихо развернёмся и поплывём назад.

Опустите оружие, прошу вас… Понятно. Сейчас я успокою этих болванов.

Господин Мышкин скосил глаза на господина Филиппова. Господин Филиппов не менее осторожно зыркнул на господина Мышкина. Мальчишечья улыбка поползла по их губам.

Русский что-то промяукал по-китайски.

Китайцы не шелохнулись. Прошла секунда, две, три – и вдруг они как-то сразу разморозились и опустили автоматы.

Ещё мяуканье.

Китайцы, обмякнув от