18 марта войска получили на руки продовольственные пайки на пять дней. Комендант крепости генерал Г фон Кусманек издал приказ по гарнизону о подготовке к прорыву на соединение с австро-венгерской армией. Он заканчивался призывом: «Солдаты! Мы разделили последние наши запасы. Честь нашей страны и каждого из нас запрещает, чтобы мы после той тяжелой, славной, победоносной борьбы попали во власть неприятеля, как беспомощная толпа. Герои солдаты! Нам нужно пробиться, и мы пробьемся»12. В тот же день во главе с 23-й дивизией гонведа при поддержке бригады ландвера и полка гусар он предпринял отчаянную попытку прорваться. Австрийское командование планировало осуществить прорыв в направлении на Львов, южнее которого действовала армия К. фон Пфлянцер-Балтина, и для соединения с ней войска гарнизона должны были совершить рейд по русским тылам13.

Чрезвычайно тяжелая погодная обстановка: температура доходила до минус 23 градусов по Цельсию, а глубина снега достигала метра, а также истощенность гарнизона и резкое сокращение количества лошадей – все это стало причиной отказа от прорыва в горы по кратчайшему расстоянию, отделявшему крепость от австрийских войск14. Войсками 11-й армии вылазка была отражена. 20 марта эта попытка повторилась с теми же результатами. Шедшая впереди 23-я дивизия лишилась 3 тыс. человек, что составило примерно 70 % от всех потерь при вылазке15. 22 марта в пять часов утра в Перемышле начались взрывы фортов, мостов и складов. Через час на позициях русской 82-й пехотной дивизии появились парламентеры16. На первое предложение русской стороны сдаться, сделанное в начале осады, Г фон Кусманек ответил: «Я не могу найти достойных слов, чтобы достойно ответить на ваше недостойное предложение». Теперь, когда уже австрийцы попытались поднять вопрос об условиях сдачи, настал черед А. Н. Селиванова говорить афоризмами: «Первое условие – никаких условий»17.

После выяснения позиций об условиях сдачи дело пошло быстро, и в семь утра русские войска стали входить на позиции18. К этому времени большая часть артиллерии была испорчена, лошади перебиты, железнодорожный и шоссейные мосты и долговременные укрепления взорваны, деревоземляные – подожжены19. «Вокруг Перемышля, – отмечал очевидец, – как вулканы, дымятся взорванные форты. В южном и западном секторах царит беспрерывный грохот, и то и дело поднимаются к небу густые клубы огня. Это, как объясняют австрийские офицеры, еще кое-где взрываются склады боевых припасов»20. По общему мнению, при лучшей организации обороны крепость могла бы еще долго сопротивляться21.

В девять часов утра 9 (22) марта сдача Перемышля была завершена. Крепость капитулировала без всяких условий. В плен попали почти четыре армейских корпуса: девять генералов, 2500 офицеров, около 120 тыс. солдат, трофеями русской армии стали 900 орудий и огромное количество военных запасов и оружия. Неожиданно выяснилось, что количество осажденных более чем вдвое превышало численность осаждавшей Перемышль русской армии22, имевшей около 60 тыс. человек – два корпуса, в основном составленных из ополченцев. В штабе 8-й армии ожидали, что численность гарнизона не будет превышать 40 тыс. человек, и до ответной телеграммы с подтверждением от Г фон Кусманека данных по сдавшейся армии не торопились сообщать число сдавшихся23. Та же история повторилась и в Барановичах.

Получив информацию о количестве пленных, Верховный главнокомандующий не поверил в ее правдивость и приказал задержать сообщение для проверки данных, которые подтвердились24. Новый комендант Перемышля генерал Л. К. Артамонов поначалу чрезвычайно опасался того, как поведут себя пленные, увидев, насколько немногочислена осадная армия, и пытался сделать все возможное, чтобы побыстрее удалить их из крепости25. Однако сдавшихся было так много, что вывезти их всех сразу не представлялось возможным. «Все дороги от Перемышля заполнены пленными, – сообщал В. Я. Брюсов читателям «Русских ведомостей». – Шоссе на десятки верст кажется синим от синеватых австрийских мундиров. Пленные идут большими толпами под конвоем немногих казаков, идут и маленькими группами, идут и одиночками. Никто не делает попытки бежать. В городе также множество австрийских солдат. Эвакуация пленных займет недели две. Среди сдавшихся очень много славян: поляков, русин и чехов. Они не скрывают своей радости по поводу сдачи»26.

Охотно сдававшиеся в плен и ранее русины, чехи, словаки и поляки действительно радовались концу осады. Часть пленных пела «Гей, славяне» и приветствовала русских солдат по-чешски криками «Наздар!»27. Несколько иной была поначалу реакция мирных жителей, которых перед войной насчитывалось 30 тыс. «Город казался вымершим, – отмечал очевидец. – Население, оказывается, со страхом ждало вступления русских. Подчеркивая свою лояльность, население вывесило белые флаги, выставило на окнах распятия и иконы»28. В Перемышле практически не было продовольствия, люди голодали, и сдавшиеся австрийцы, застрелив своих лошадей, немедленно начали готовить из них пищу29. Исключением были старшие командиры. 16 (29) марта на станцию Киев-Товарная прибыл поезд со 472 австрийскими офицерами и 547 их денщиками. На встречавших эти сдавшиеся произвели впечатление своим холеным видом и упитанностью30. Сразу же после сдачи крепости русское командование ввезло в город значительные запасы продовольствия31. Кроме того, необходимо было улучшить санитарно-медицинскую обстановку – в городе насчитывалось около 30 тыс. больных32.

Вступив в командование крепостью, генерал Л. К. Артамонов немедленно издал обращение, в котором горожанам гарантировалась безопасность, и уже к вечеру 9 (22) марта началась бесплатная раздача хлеба. Это сразу же переломило страхи, внушенные австрийской пропагандой33. К вечеру город уже заполнили гулявшие с дамами пленные австрийские офицеры. Если поначалу и комендант опасался того, как поведет себя этот элемент, то вскоре он убедился в безосновательности своих опасений. Нарядная толпа на улицах Перемышля почти торжествовала. «Наши скромные пехотные офицеры, – вспоминал полковник граф Д. Ф. Гейден, – терялись в этой толпе, которая имела вид победителей, а в сущности, радовалась благополучному для них, с эгоистической точки зрения, окончанию войны»34.

Успех в Карпатах породил ожидание близости конца этой войны не только у сдавшихся. «Моральное впечатление сдачи первоклассной австрийской крепости, – заявлял «Военный сборник», – касается не одной только австро-венгерской армии, но, несомненно, отзовется и на оперирующих в Карпатах и в Буковине германских войсках и рикошетом отзовется в германской армии, отныне потерявшей всякую надежду на косвенную хотя бы поддержку своего немецкого союзника, как она потеряла веру в пользу своего союза с Турцией. Поэтому не будет преувеличением сказать, что падение Перемышля знаменует собой перелом в великой мировой войне»35.

Схожие настроения с самого начала были отражены и в русских газетах. «Событием первостепенного стратегического значения, – сообщал «Правительственный вестник», – является состоявшаяся капитуляция Перемышля. Падение этой крепости закрепляет окончательно за нами Восточно-Галицийский театр, смыкая отныне прямой и надежной связью наши армии Западно– и Восточно-Галицийского фронтов, предоставляет русскому высшему командованию полную свободу действий на всем Австрийском театре и в особенности на Карпатском фронте»36. «Биржевые ведомости» заверяли своих читателей: «С падением Перемышля Галиция считается навсегда потерянной для австрийцев. Здесь сложилось твердое убеждение: чей Перемышль, того и Галиция»37. «Новое время» утверждало, что «решилась судьба не только самой Галиции, но и всей Габсбургской империи, а следовательно, и ее союзницы – Германии. Поэтому успехи, достигнутые нами у Перемышля, имеют значение не стратегическое, а мировое»38. Передовица «Утра России» гласила: «Падение Перемышля – смертельный удар по нашему австро-венгерскому противнику. Сейчас Австро-Венгрия стоит перед роковой для нее дилеммой: сложить ли ей оружие или продолжить безнадежную борьбу, спасать ли ей, что еще возможно, или поставить на карту самое существование империи Габсбургов»39. Даже сдержанная обычно «Речь» назвала это событие поворотным пунктом в борьбе с Австро-Венгрией, которое поставило на повестку дня вопрос о существовании Дунайской монархии40.