Особняком от прорицателей стояли микенские врачи, объединявшиеся в братства, вроде Асклепидов Трикки или кентавров с горы Пелион. По меньшей мере одного человека в Пилосе называли iate, то есть целителем (Eg 146). Если целители посещали дворцы и поля битвы, как Подалир и Махаон (последнее имя, кстати, фигурирует на табличке In 658 из Пилоса), их диагнозы и прогнозы лишь в незначительной степени опирались на гадания, а главным образом — на опыт и логику. После изучения скелетов микенской эпохи у нас нет сомнений, что тогдашние врачи умели делать трепанацию черепа. Кроме того, традиция присваивает им знание лекарственных трав, умение орудовать скальпелем, делать компрессы, перевязки, пускать в ход нужные заклинания. Микенские врачи могли лечить переломы и вправлять вывихи, разбирались в достоинствах и опасностях минеральных вод. Но граница между медициной и магией часто бывала весьма зыбкой — как между царем и жрецом, Медеей-царицей и Медеей-колдуньей. Отметим лишь то, что неслучайно после разрушения Трои и Микен последнее слово осталось за Аполлоном — богом провидцев и врачей.

Все остается или, скорее, возвращается на круги своя. На протяжении долгих веков микенской истории городское общество видело растущую концентрацию власти в руках воинов (главным образом завоевателей), а не чиновников и жрецов. Воины обеспечили себе благосклонность, курение фимиама и согласие возвести их на трон со стороны жречества покоренных городов, чтобы благодаря своим ставленникам мало-помалу взять под контроль их богатство. Царь Идоменей жил в так называемом Малом Дворце Кносса, но дорога соединяла это здание и его частную молельню с большим, более древним святилищем, которое неправильно именуют Дворцом Миноса. Наличие между ними склада оружия и боевых колесниц, бухгалтерские отчеты, где слабо, а то и вовсе не различается светская администрация (кураторы, контролеры, инспекторы, интенданты и т. д.) и жреческая администрация, — все наводит на мысль о том, что в той или иной степени обожествленный царь наложил-таки руку на доходы, принадлежавшие ранее богине Рее и ее жрецам.

В Закро, Малии и Фесте крупные святилища были разрушены, но в Афинах целла Афины и Посейдона стала домом-крепостью для царя, «преемника Эрехтея». Когда около 1250 года владыкам Пилоса понадобилась бронза, чтобы вооружить ополчение, они просто-напросто реквизировали металл у храмов, kako nawiyo (табличка PY, In 829). Короче говоря, микенские монархи, скорее цари-жрецы, чем жрецы-цари, превратили храмы-дворцы во дворцы-храмы.

Название «Пилос» буквально означает «Город (Величественных) Врат», что наводит на мысль о Львиных воротах у входа в Микены, а за названием этого города стоит иероглиф, который, возможно, следует читать как Ma-i-ya, Богиня-Мать. Торжественные входы Пилоса и Микен напоминают о всех пропилеях и портиках микенских дворцов: божественное все-таки предшествует мирскому и переживает его. Что осталось от стольких войн и честолюбивых замыслов? Имена собственные и память о прошлых драмах, которые будут вечно волновать воображение трагических поэтов. Во всяком случае, за пределами укреплений еще не умели говорить о политике: полис или греческий город с его людной площадью и дебатами граждан пока еще не родился. В краю героев все конфликты решались на ограниченном пространстве. Эгисф и Клитемнестра зарезали пророчицу Кассандру и царя Агамемнона в самой укромной комнате дворца. Чуть позже, аккомпанируя себе на пяти- или восьмиструнной лире, изогнутой, как лебединая шея, придворные поэты скажут, что победитель Трои погиб, словно бык на бойне, словно тунец в сетях, словно жертва на алтаре…

В теократическом государстве, где властвует сын бога, одновременно глава жречества и служитель культа, религия присутствует всюду: в обычных человеческих поступках, которые кажутся нам мирскими, светскими или нейтральными, усматривая некий архетип, божественную модель, так что и сами они совершаются либо в угоду богам, либо для того, чтобы их не прогневить. Порой люди забывают о могуществе бессмертных, пытаются их обмануть или мнят богами себя: вспомним неосмотрительного Иксиона, вообразившего, будто держит в объятиях супругу Зевса, или безумного Салмонея, который, стоя на боевой колеснице, имитировал раскаты грома, или чудовищного Тантала, предложившего богам отведать вместе с ним плоти его собственного сына. В действительности за легендами скрываются обряды инициации, культы плодородия или таинства причастия, похожие на те, что мы встречаем у других народов. Ритуалы важнее мифов, ибо последние чаще всего являются лишь их изъяснениями — запоздалыми, неточными и поэтическими. А потому, вглядываясь в обряды и особенно в праздники, мы можем наилучшим образом наблюдать за жизнью обитателей города в течение года.

Между городами микенского мира, несомненно, есть множество культовых различий. Острова Эгейского моря не могли оторваться от своего доэллинского прошлого, равно как Кипр, клином вошедший в Азию, или семь Ионических островов, давным-давно колонизированных народами, пришедшими из Иллирии и Эпира. На Крите, например, в XIII веке до н. э. сохранялись те же, что и в древности, священные деревья и скалы, те же подземные божества, те же огни, зажигаемые на вершинах, те же экстатические танцы, те же процессии персонажей в масках, те же храмы с их змеями, цветами и стаями голубей, украшенные древними символами двойной секиры и двойного рога. Каждая область Греции почитала свое или свои божества под их местными именами и титулами. Пафос претендовал на то, что видел рождение Афродиты, Лемнос — Гефеста, Афины — девственной Паллады, Патара и Делос — бога Аполлона, Родос — Солнца. Если верить историку Геродоту («История», II, 52), древние пеласги Центральной Греции приносили жертвы, взывая к богам вообще, совершенно анонимно, но тем не менее окружали особым почетом пастушеского бога Гермеса, которого изображали с возбужденным фаллосом. Классический греческий пантеон, на редкость гостеприимный и терпимый, возник из синтеза всех этих культов, существовавших задолго до Гомера и очень медленно ассимилировавшихся и очеловечивавшихся.

Уже давно стало ясно, что предметы культа и культовые места, имена и мифы долговечнее сложного пантеона, где еще до Троянской войны титаны и демоны доэллинов смешались с эллинскими богами-олимпийцами. Археология и микенские тексты подтвердили эту точку зрения. Вот, например, какое количество оливкового масла жертвуют на Крите в течение месяца Девкия (месяц Белой Девы, Левкотеи?) на освещение, умащение, а возможно, и в пищу различным божествам: 12 литров — Зевсу Диктейскому, то есть Богу Священной Горы, 24 литра — Дедалейону (Большому храму?), 12 литров — Пандесу, 36 литра — всем Богам (Кносса), 12 литров — (божественной) Охотнице, 24 литра — Всем Богам (Кносса), 12 литров — Божественной Охотнице, 24 литра — Всем Богам (порта) Амнизос, 6 литров — Эринии («Мстительнице», прозвище Деметры в Аркадии), 2 литра — святилищу Гадаса, 8 литров — жрице Ветров; в общей сложности — 136 литров (табл. Fp 1). Во время месяца Лапатос (Охотничьей Ямы) богиня Пипитуна в Гакинтосе довольствуется двумя литрами масла, но жрица Ветров в Авлимосе получает 36, а жрица Урана — 18 (табл. Fp 13 и 14). Такие календари показывают нам смешение местных божеств и великих всеэллинских богов, относительную взаимную значимость храмов, разнообразие обычаев, а попутно знакомят с названиями ритуальных сосудов и столов-жертвенников (например, outemi — «без ножек»?), сообщают о постах и возлияниях, дают также представление о том, что следует предлагать божеству и, главное, — требовательному жречеству: сосуды с медом, вином и маслом, благовония в больших количествах, ячмень, смоквы, тонко просеянную пшеничную муку. Но как ни жадны жрецы до приношений, они все-таки остаются вегетарианцами. Никаких кровавых жертв не приносилось дюжине богов, перечисленных на критских табличках, в том числе Атане-Повелительнице, Пайавону (эпитет будущего Аполлона), Посейдону, Зевсу и Эвлетии, богине, «освобождающей» рожениц. Литературная традиция сообщает лишь два имени той Охотницы, что каждый месяц получала свой рацион масла: Бритомарпис (Кроткая Дева) на Востоке и Диктинна (Владычица Священной Горы) — на Западе, плюс к тому мы узнаем, что в ее храм было принято входить босиком.