Воспитанные на постоянных конфликтах с соседями и стычках между молодежью, обученные нападениям в чащах лесов особыми наставниками — легендарными кентаврами, силенами и циклопами, — получая советы от старых щитоносцев вроде Нестора и Феникса, юные господа обзаводились все более многочисленной армией по мере возмужания и роста их жадности. Став главарями вооруженных банд, они совершали набеги, чтобы увеличить поголовье скота, расширить личные земельные владения, поживиться и разбогатеть. Разумеется, трофеи приходилось делить, но по закону сильнейшего. Вождь оставлял себе львиную долю добычи. В этом — его привилегия, его честь, geras. Если речь шла о земле, вождю предоставляли право выбирать наиболее понравившиеся ему угодья, и он получал их в пожизненное владение temenos. Точно так же он забирал свою долю из числа плененных женщин, угнанных стад и награбленной медной посуды. Остальное делили по жребию. Рассчитывая завоевать расположение воинов и понимая, что щедрость — наилучшая политика, вождь из своей доли наделял особо отличившихся. Но если дележка была закончена и совершены последние обмены, горе тому, кто вздумал бы покуситься на чужую наложницу или раба!

Войны начинались из экономических, а не из сентиментальных соображений. Само собой, если противник в Дарданеллах, в Ливии или на Сицилии упорно защищал свою собственность и людей, война могла стать вопросом жизни и смерти, но для воина она все равно оставалась способом доказать право наслаждаться благами мира сего и владеть ими. Чтение глиняных табличек из Микен, Пилоса и Кносса приводит к выводу, что Троянская война была вызвана желанием трех-четырех ахейских монархов выпутаться из экономических неурядиц. Завладев сокровищами Трои, они хотели вернуть процветание собственным дворцам.

Троянцы же сражались за сохранение трех главных источников дохода: транзит товаров, в частности — золота, перевозимого через Геллеспонт в пяти километрах к северу от крепости, золотые, серебряные, свинцовые и цинковые рудники, разрабатываемые у подножия Иды в дне ходьбы от города, наконец — бесценный лес, лес, которого так не хватало козопасам Пелопоннеса и островов. Ведь если из металла делают драгоценности, то из сосен и елей — обшивку жилищ и корабли — эти плавучие дома. Эпические тексты называют Аполлона, бога Хрисы, то есть «города золота» или «золотого города», «сребролуким богом» — стало быть, защитником земли, где процветало рудное дело. Ограбив Трою, в том числе храмы, ахейцы вовсе не собирались там селиться или основывать колонию по соседству, хотя и заключали союзы со многими местными царьками. Их честолюбие не простиралось даже до того, чтобы контролировать Дарданеллы, а учитывая ненадежность ахейских судов, сомнительно, что они могли торговать в Черном море. Воины жаждали только сокровищ, пленников, породистых лошадей, дерева для строительства новых судов и доступа к массиву Иды в Троаде, ибо он был в десять раз богаче ресурсами, чем Ида на Крите. Ну и, конечно, каждый мечтал после окончания войны спокойно вернуться домой, но не без того, чтобы на обратном пути прихватить кое-какую добычу на берегах Фракии. Если герой был особенно благочестив, как, например, Одиссей, он почитал жрецов и их семьи даже в варварских странах, хотя и требовал достойной платы за свое великодушие. Но если же герой отличался грубостью и жадностью, подобно Агамемнону, он мог обратить в рабство и духовных пастырей противника. Выгода, вечно одна выгода.

Ахейскую коалицию, возникшую из временного единения противоположных интересов, не вдохновляла ни религиозная идея, ни патриотизм или общие цели. Военные вожди часто ведут себя как главари враждующих банд… Мотив «гнева», точнее, досады Ахилла получает в «Илиаде» множество вариаций — даже у Мелеагра и Париса. И это, несомненно, не только литературные образы. У многих ахейских вождей в Трое имелись и друзья, и гостеприимцы, но в день сражения их существование в расчет не принималось. Эгоизм и вполне осознанный индивидуализм поддерживали и питали всеобщую алчность.

Мир — лишь хрупкое мгновение между двумя войнами. Поскольку набеги и грабежи являли собой наиболее естественные отношения между государствами того времени, слою общества, который у всех индоевропейских народов составлял вторую касту, надлежало заниматься одним-единственным делом: воевать. А война требует постоянной тренировки. Как красноречивы изображения и тексты глиняных табличек конца XIII века! Добрая треть росписей, гравюр, барельефов запечатлели батальные сцены. Сотни документов из Кносса и Пилоса приводят списки боевых колесниц, упряжек, оружия или распределяют новобранцев, экипировку и продукты между офицерами. Благодаря им и останкам, найденным в гробницах, мы знаем, как были вооружены войска и что отличало экипировку внутриэгейских войск от современных им азиатских. Кроме того, мы можем выделить, по крайней мере, две категории профессиональных воителей: с одной стороны, это члены регулярного войска, солдаты, ополченцы, с другой — полуразбойничьи отряды.

В отличие от ополчения легендарного царя Крита, Миноса, существовавшего за две-три сотни лет до Троянской войны, регулярные и хорошо организованные армии микенцев располагали значительной упряжной кавалерией, то есть множеством боевых колесниц, влекомых одной или несколькими лошадьми (iqiya woka). Как правило, эту часть воинов называют «колесничими». Лишь немногие — возможно, всего один из 10–12 человек — располагали собственной платформой на колесах, бывшей одновременно средством транспортировки и ведения боя, и упряжкой лошадей. Впрочем, кое-где центральная власть сдавала колесницы в аренду. В дворцовых хранилищах Кносса найдено 400 колесниц и 1000 парных колес.

Обе армии, собравшиеся на равнинах Трои, содержали, помимо прочего, внушительные конюшни. Ахейские герои ни о чем так страстно не мечтают, как о том, чтобы захватить и запрячь в свои колесницы чистокровных белых фракийских или черногривых троянских лошадей.

С начала II тысячелетия до Рождества Христова коневоды крупнейших равнин Балканского полуострова научились от завоевателей из степей Анатолии одомашнивать несколько пород: лошадь Пржевальского, тарпанов и европейскую лошадь — Equus europaeus. Кони сначала таскали священные повозки, потом возили на войну и охоту царей — сыновей или потомков богов, наконец, стали особо ценным жертвоприношением. В конце бронзового века ни в одном из уголков Греции лошадей не разводили на мясо или, если речь идет о кобылицах, ради молока. В отличие от волов или ослов они не обрабатывали землю. И верхом на них не скакали. Благородное животное оставалось исключительно животным для знати.

Коней сгоняли в большие табуны — от 150 до 300 голов, поручали опытным конюхам и охране, проводили селекцию среди жеребцов-производителей, разбирались не только в родословных, но и в искусстве скрещивания пород. Хозяева сами становились тренерами и наставниками, участвовали в конских состязаниях и, наконец, даже в могилу ложились вместе с любимыми лошадьми. От качества упряжи и скорости ее надевания зависели слава или позор, а на поле боя — и сама жизнь. Потому-то мы и читаем в эпических сказаниях, какой заботой воители окружали своих драгоценных четвероногих спутников. Их кормили не только травой, клевером и сеном, как на обычной ферме, а насыпали в кормушки белоярое пшено, полбу, однозернянку и, если конь заболевал, дикий сельдерей, чуфу, даже вино и мед. Лошадей скребли, чистили, растирали маслом, покрывали попонами, более того, с ними ласково беседовали (Илиада, VIII, 185–190).