Хоть что-то дошло до Роберта. Есть еще в нем что-то человечное. Не совсем бездушный.

Стою такая красивая, поправляю прическу, готовясь принять букет. Нет, я его, конечно, не возьму и скажу что-то такое, чтобы задеть.

Но букет не для меня…

Роберт открывает заднюю пассажирскую дверь своего внедорожника и помещает корзину с цветами туда, захлопывая дверцу.

Я точно идиотка с богатой фантазией. Не собирался мне никто цветов дарить. Обойдусь. Дура. Самой от себя тошно.

— Возвращайтесь не позже семи. Если что, звони сразу. И без сумасшедших инициатив, Маша, — предупреждает меня Роберт, садится в машину и уезжает.

А мне уже хочется себя отхлестать по щекам, чтобы пришла в норму. Вызывает недоумение только одно. Зачем разыгрывать спектакль со мной перед другом, если у Роберта есть женщина, которой он дарит цветы?

Глава 16

Роберт

Поднимайся, не целуясь,

Я не верю в эти честные глаза.

Понимаешь, мы рискуем,

Нам так нельзя, нам так нельзя.

А если уже поздно?

Поздно уже смеяться,

Даже влюбляться поздно, что теперь тогда?

Кто знает все ответы?

— Апостол, что ли, этот?

— А кто пророк?

(Мумий Тролль «Не целуясь» – рекомендовано к прослушиванью).

Еще пару недель назад во мне жила пустота. Принято полагать, что у пустоты нет вкуса, запаха, цвета и эмоций. Но нет, в моей пустоте есть чувство боли и много черного цвета. И вот еще недавно я жил в этом вязком, болючем вакууме. Сейчас моя привычная и комфортная пустота ушла на второй план, я наполнен…

И мне, мать ее, не нравится все, что разрывает изнутри. Во мне вопит, заходясь в истерике, каждая клеточка, и болезненно тянет нервы.

Врубаю в аудиосистеме музыку, выкручивая на полную громкость. Рок бьет по ушам и пульсирует в ушах. Выезжаю на загородную трассу и разгоняюсь, превышая скорость в разы, пытаясь выгнать из себя все, чем меня наполнила эта девочка. Там, всего в двухстах метрах, стоят бетонные ограждения. Стоит резко свернуть, не снижая скорость, влететь в них… И все закончится. Но нет, такой способ выключить эту реальность я не выберу. Я вообще не имею права уходить. Это эгоизм. Меня держит Артем. Насколько бы меня ни ломало, я не имею права забрать себя у него. Сын – единственный, кто меня здесь держит. Да и решаю не я. А тот, кто свыше. И этот кто-то очень жесток. Он решает, кому жить, а кому умирать. За меня уже все определено и решено, но прочитать книгу своей судьбы я не могу.

Все познается по факту…

А жаль…

Паркуюсь возле ворот кладбища, вырубаю музыку, выхожу, прикуриваю сигарету, облокачиваясь на машину, глубоко затягиваюсь, запрокидывая голову к небу. Погода портится. Еще полчаса назад день был отвратительно хороший. А сейчас надо мной нависают тяжелые серые тучи. Начинает моросить мелкий дождь. Дышу глубже, протираю лицо, умываясь холодными каплями.

Вышвыриваю окурок в урну, открываю заднюю дверь машины, достаю корзину лилий, щелкаю сигнализацией и иду в самое спокойное место. В городе мертвых всегда тихо и умиротворяюще. Прохожу по дорожке мимо чужих могил. Но все они мне знакомы. Я хожу этой тропинкой довольно часто и запомнил каждого.

И вот она, моя могила. Белый камень с портретом Елены, который накрывает крыльями ангел. Вынимаю из корзины цветы и осыпаю ими камень. Красиво. Лилии – это первые цветы, которые я ей подарил. С тех пор они стали ее любимые. Сажусь на скамью из камня, облокачиваюсь на свои колени, опускаю голову. Дышу глубже. Мне предлагали кремацию. Отказался. Не смог допустить мысль, что ее тело сожгут. Передёргивало, словно сжечь должны были меня.

— Ну привет. Скучала? Нет? А я…

Молчу несколько минут.

— Нет, я не испытываю чувства вины. Нельзя изменить тому, кого нет. А тебя нет...

Снова вынимаю сигарету, без никотина тяжело говорить и дышать, как бы парадоксально это ни звучало. Курю.

— Хорошая девочка Маша играет, не зная забот. Хорошая девочка Маша еще не знает, что ее ждет...

В голову приходят детские стишки. Не знаю, откуда они в моей голове. Но возникают как нельзя кстати.

— И она, сука, хорошая. Тебе бы понравилась, — нервно выдаю я, закашливаясь от глубокой затяжки.

Дождь усиливается, тушу сигарету, сминая ее в кулаке.

— Наивная, юная, непосредственная, настоящая. А я фальшивый и мертвый. И наши параллели не пересекаются. В этом-то, мать ее, и парадокс. Она смотрит на меня, как на бога... — Не знаю...

Качаю головой.

— Глаза такие чистые, внимательные, хитрые, игривые. Улыбки и жесты манящие. Она чего-то ждет от меня... Стоит мне захотеть, и будет моей. И я, блядь, захотел. Взял... Совершил непростительную ошибку. Прости, не железный... Это тебе уже не нужно думать о теле. А мое тело еще управляет мной. А кто сказал, что я знаю, как правильно? Что должен вести себя как взрослый мужик? Ни хера я никому не должен! Я, сука, не знаю, как вообще жить... Все ориентиры давно потеряны.

Дышу, снова запрокидывая голову к небу, умываясь дождем.

— И вот сегодня она ждала от меня многого. Потому что не шлюха и не прожжённая сука. Ждала того, чего я не могу ей дать. Чего нет, того нет... Увы, блядь! И мне бы исключить ее из своей реальности, уволить, отправить подальше, стереть из моего личного пространства, пока не доломал. Но... Но не могу. Артему наша Маша зашла. Он так быстро к ней привязался. Он ожил с ней, начал вести себя как настоящий ребенок, улыбается, радуется. И сама Маша не просто няня, она интуитивно, на каком-то чисто женском, материнском инстинкте чувствует ребенка. Отберу сейчас ее у него – снова нанесу травму... А травм в нашей семье достаточно.

Дождь усиливается, заливая белый камень, топя цветы и меня. Кажется, я уже насквозь мокрый. Но холода и дискомфорта не ощущаю.