на выгоду и опасность. Трусы – они вообще более живучие и разумные.

– Оскорбляешь?

– Наоборот. Восхищаюсь твоей природной выживаемостью. – Петлюровец со смаком отхлебнул чая из фарфоровой, тонкой работы, китайской чашки и, блаженно прикрыв глаза, произнес: – А нужно мне, старый боевой друг, совсем немного.

– Значит, шантажировать будешь, – грустно произнес Свинарь.

– А как же.

– Так на мне не разбогатеешь. Я службу честно тяну… Почти честно. Мелочи не в счет.

– Да я тебе сам помогу разбогатеть, – с этими словами Петлюровец вытащил из кармана сверток, развернул его и высыпал содержимое на стол. Разгладил горку. Это были золотые украшения. Глаза тюремщика алчно загорелись, и он просипел:

– Говори.

– В общем, человечка надо вызволить из твоего узилища.

– Побег? У меня никогда побегов не было! – обиделся тюремщик.

– А и не надо.

Петлюровец изложил схему предстоящей операции. Свинарь с каким-то скрежетом почесал свой коротко стриженный затылок и заворчал:

– Так вскроется все. И виноватого сразу найдут.

– Ну так на Другаля все свалишь. Мы ему тоже золотишка отсыпем, и останется ему в бега уходить.

– А как не захочет?

– А в ОГПУ по старым делам о погромах захочет?

– Оно верно, конечно, – задумчиво проговорил Свинарь. – Можно подумать.

– Отказы не принимаются, Свинарь, – сурово оборвал его задумчивость незваный гость, что хуже любого татарина. – Сделаем дело. И забудешь ты обо мне. Станешь и дальше чаек попивать да каземат свой народом заполнять…

Глава 8

С въевшимся давно в печенки у всех сидельцев скрежетом открылось окошко в железной двери. Голос конвоира звучал звонко и повелительно:

– Контингент! К стене!

Десяток следственно-арестованных послушно выстроились в ряд, положив ладони на грубо выкрашенную в желтый цвет стену. Порядки в «замке» царили строгие и неукоснительные. Даже странно для вольных украинских земель.

Дверь с еще более зубовным скрежетом отворилась, зашел выводной. Его напарник маячил у входа – на подстраховке. Народ в тюрьме взрывоопасный, от него можно чего угодно ждать.

Шляхтич, прислонив ладони к теплой бугристой стене, мельком глянул на своих сокамерников. Тут были по большей части беглые спецпереселенцы, кулаки, всякие мелкие вредители и жулики. Настоящие бандиты, нападавшие на колхозы и сельхоззаготовителей, отстреливавшие из обрезов активистов, сидели менее скученно, некоторые даже почетно – в одиночках, хотя их счастью никто не завидовал. Работали с ними серьезно, а серьезная работа требует меньше глаз и ушей.

Взгляд конвоира остановился на Шляхтиче. К серьезным арестантам его никак не относили. Так, какой-то беглый петлюровский чиновник. В антисоветской деятельности не замечен. Сидит больше для проверки. Но выпускать его пока никто не собирался. Потому как это сегодня ты несерьезный, а завтра новые обстоятельства откроются, и переведут тебя в одиночку, а там будут работать обстоятельно и жестко. Так бывало не раз, когда вскрывалось, что с виду безобидный беглый спецпереселенец подстрелил парочку членов ВКП(б) в родном селе. И сразу ему здесь почет, уважение, отдельная камера, а потом и заслуженное место у стенки.

Послышалось грубое:

– Вуйтович. На выход.

Долгожданное «с вещами» не прозвучало. Значит, ведут на разговор или допрос и он еще вернется в камеру.

Конвоиры вывели его в коридор, опять поставили лицом к стенке.

– Свободны! – пророкотал так хорошо знакомый каждому арестованному голос. – Дальше я его сам.

– Но…

– Выполнять! – гаркнул начальник смены Другаль – самый главный цербер во всем заведении, которого как огня боялись и персонал, и контингент. Опасался и тертый в самых тяжелых жерновах Шляхтич, как опасаются разъяренных кабанов: они хоть на эволюционной ступени стоят куда ниже тебя, но сталкиваться с ними в лесу не рекомендуется.

– Идти вперед. Не оглядываться! – отдал резкий приказ Другаль.

Сам он, позвякивая связкой ключей, шел позади. Время от времени отдавал приказы: «Направо, налево». Отпирал перегораживающие коридоры и лестницы решетки, кивая царственно на доклады постовых.

Щелчками звучали шаги в высоких коридорах, иногда отдаваясь эхом. Лестниц и запутанных ходов в старом замке было великое множество, навевали они на Шляхтича страшное уныние, как Дантовы круги ада. И еще у него возникло сосущее чувство. Он явственно ощущал, как что-то стремительно меняется в его судьбе. Но вот в какую сторону?

Возможно, его передадут сейчас в лапы контрразведчиков, которые все же что-то накопали. А там пытки, уговоры, вербовка. И останется только сдохнуть, потому что сотрудничать он, потомственный польский дворянин, с животными, скотом, быдлом, почему-то именующим себя людьми, не будет никогда.

Начальник смены открыл решетку на лестницу, крутые ступени которой вели резко вниз. Возникло ощущение погружения в преисподнюю. По мере спуска ступени становились влажными.

Освещения здесь не было. Другаль зажег массивный немецкий электрический фонарик, и его луч заскакал по склизким стенам длинного тесного коридора, в который они спустились. Скорее всего, это была старинная канализационная труба или водосток. Под ногами хлюпало. Воздух был спертый, и его катастрофически не хватало. Шляхтичу казалось, что он сейчас грохнется в обморок, как гимназистка при виде собачьей случки.

– Терпи, контрик, – подбодрил Другаль, придерживая его под локоть, чтобы не упал.

Потом перед ними возникла металлическая дверь. Начальник смены с трудом провернул в ней ключ. Ударил ногой два раза, после чего она поддалась и распахнулась.

По глазам ударил яркий солнечный свет, так что слезы потекли. Шляхтич зажмурился. А спутник грубо толкнул его медвежьей лапой в спину со словами:

– Иди с глаз долой!

Шляхтич не понимал, что происходит и как ему поступить. Но от него этого и не требовалось. Его крепко взяли под руки, и зловещий голос прошипел:

– Жить хочешь – молчи. И шевели копытцами!

Двое новых спутников чуть ли не за шкирку протащили его к склону, ведущему к реке с ее камышами и зарослями. Там же проходила узкая дорога, которой почти никто не пользовался.

На дороге ждал глухой широкий фургон на конной тяге. Он страшно пропах рыбой, деревянный пол был склизкий.

Шляхтич затравленно озирался. События сыпались на голову как град, а он все не мог понять их суть и выработать линию поведения, хотя его тренированный разум разведчика уже начал просчитывать варианты.

Зацокали копыта. Фургон тронулся в путь.

Под потолком фургона имелось круглое окошко, закрытое мутным стеклом, впрочем пропускавшим достаточно света. И Шляхтич смог рассмотреть своих сопровождавших – сухощавого господина в белом с полосками костюме и вертлявого уголовника в тельняшке под пиджаком, лыбящегося и глумливого.

– Не боись, дядя, – покровительственно изрек уголовник. – Все будет восхитительно. Оковы рухнут, и свобода тебя встретит радостно у входа.

– Кто вы? – тщетно стараясь, чтобы голос предательски не дрожал, осведомился Шляхтич.

– Добрые ангелы, дядя… Но можем быть и злыми бесами, если нас позлить рискнешь. Так