Грязнов мгновенно огляделся и ринулся по лестнице наверх. Раскрытая настежь кабина лифта — он успел заметить — была пуста. На шестой этаж, перепрыгивая через ступеньки, взлетел одним махом.

Саня лежал на полу у своей двери, скрючившись и откинув в сторону руку. Папки при нем не было.

Грязнов рухнул на колени и осторожно приподнял голову. Крови не было. Зато на темени медленно, но верно взбухала шишка. Багровая какая-то, лиловая. Такая бывает, отстраненно подумал Вячеслав Иванович, если с маху стукнуть по кумполу чем-то тяжелым и крупным. Поленом, например. Или оглоблей. Но не кулаком, снаряженным кастетом, и не рукояткой пистолета — эти рассекают кожу, а значит, и появляется кровь. А ее не было. Так чем же? А кто его знает, какая разница?!

Вот теперь он почувствовал, что от быстрого бега ему трудно дышать. Сел на пол. Потом согнулся и прижал ухо к груди неподвижного Турецкого, однако услышал только, как бухает собственное сердце. Выругался вслух и прижал пальцы к сонной артерии Турецкого, под ухом. Работает… нормально. Ну, слава богу, жив.

Грязнов поднялся и нажал на кнопку звонка. Услышав наконец шаркающие шаги, подхватил Саню под мышки и приготовился затащить в квартиру. Но, оказывается, помогать ему в этом деле никто не спешил. Сонная Ирина, зевая и стягивая на груди халатик, смотрела с непонятным сонным же равнодушием на происходящее.

— Ну и ну… — хриплым голосом протянула она. — Хороши. И где ж вы это набрались-то?

— Это не то, о чем ты думаешь, — сердито ответил Грязнов и волоком потащил тяжелое тело друга в прихожую. — Мокрое полотенце, срочно!

Ирина захлопнула дверь и индифферентно отправилась в ванную. Послышался шум льющейся воды. Вышла и подала огромный ком мокрой ткани. Дьявольщина! Это что, купальная простыня?! Шутки все?!

Грязнов забрал мокрую ткань, швырнул ее на пол и аккуратно положил на нее Санину голову. Снова выпрямился. Обнаружил наконец в руке свой пистолет и засунул его обратно в кобуру. Отряхнул ладони. Сказал:

— Дай глоток воды… В горле пересохло…

Она молча принесла из кухни стакан воды, подала, глядя поразительно равнодушными глазами. Грязнов едва не взорвался, но пересилил себя и сказал негромко, вспомнив, что уже ночь и все кругом спят:

— Вот видишь, на шаг от себя отпускать нельзя. Но папка-то от документов — тю-тю! Хорошо, что я уговорил его оставить сами документы у меня. Убили бы. А так, думаю, сотрясением отделается. Водка есть?

Ирина от изумления расширила глаза до полной невозможности.

— Вам еще мало?! — нет, не проговорила шепотом, а прошипела она — ну кобра, как есть кобра.

— Дура набитая! — зловещим шепотом ответил Грязнов. — Компресс на разбитую голову!

— Набитая… разбитая… — продолжала шипеть «кобра», уходя на кухню. — Сами набитые… — донеслось оттуда. — Сказала бы чем, да ребенка будить жалко.

Но бутылку с остатками недопитой сегодня водки и тряпичную салфетку все же принесла. Сказала:

— Помоги перенести его на диван.

Но Грязнов отстранил ее рукой:

— Сам дотащу. Поднять поможешь. И разденешь потом. Давай, поехали…

И скоро Турецкий оказался на разложенном диване в большой комнате, которая была здесь и гостиной, и спальней — в зависимости от надобности. Грязнов сам намочил салфетку и сделал ему компресс. Саня, когда его тащили и ворочали, что-то мычал, но глаз не открывал.

— Я думаю, обойдется, — сказал Грязнов, вытирая локтем потный лоб. — Придет в себя. А утром обязательно вызови ему врача. И пусть завтра отлежится. Скажешь ему, что все в порядке, документы целы. А он обязан слушаться старших, тогда тоже будет цел.

— Тоже мне старший! Это ты, Грязнов, что ли?

«Нет, это уже не кобра, а противная, злая кошка. Ну и зоопарк у Сани!» — подумал Грязнов.

— С Юрой-то что, эй, умники?

— Живой, слава богу. Был без сознания, шок. Средняя тяжесть. Плохо, что могут быть переломы ребер. Грубо его сделали, но мы теперь примерно догадываемся кто. Там не успели забрать документы, так решили здесь подкараулить. И унесли. Но пустую папку. Ладно, поздно уже, я поеду. Да, между прочим, я сегодня снял у вас с телефона подслушивающее устройство, Саня тебе потом, когда придет в себя, расскажет. Так что ты, дорогая, не сильно разоряйся, и, вообще, вы с Нинкой ведите себя сейчас поосторожнее. И с чужими дядями в лифте не катайтесь. А консьержке своей скажите, чтоб она посторонних в дом не пускала, а если те настаивают, пусть смотрит документы и записывает. Ведь это ж черт знает что у вас в подъезде творится! И никому никакого дела! Я поехал, запри дверь на все замки! Если что, я у Дениса. Утром позвоню…

1

— Вячеслав, — услышал Грязнов в телефонной трубке голос заместителя генерального прокурора Константина Дмитриевича Меркулова, — что-то я вас не понимаю! Вроде и дел особо опасных не расследуете, во всяком случае, мне о них никто не докладывал, а вот потери становятся весьма ощутимыми. Не объяснишь причины?

— С удовольствием, Костя. То есть, извини, никакого удовольствия мы с тобой от этого не получим, а расстройств нам и своих вполне хватает. Причина простая, но объяснять ее лучше не по телефону. Ты из каких источников информирован?

— Стареешь, Вячеслав, — хмыкнул Меркулов. — У каждого своя агентура, пора бы понять. Ирина на вас пожаловалась, но это строго между нами.

— Вот же!.. Бедный Саня!

— Не такой уж бедный, как тебе кажется. Ну так в чем дело?

— Между прочим, Костя, эта Ирка сама же и виновата. Нарушила правила, поперла не туда, куда следует, на нее наехали крутые ребята. Словом, мы ее защитили и сделали так, что те даже извинились перед ней и произвели полный ремонт ее машины. А эти ребятки, как выяснил наш Юра Гордеев, причем совершенно случайно, решая свои собственные адвокатские проблемы, причастны к ряду преступлений. Я нарочно не вдаюсь в детали, чтобы картина тебе была в общих чертах понятна. Короче, Юра занимается своим клиентом, на него наезжают, устраивают аварию, даже со смертельным исходом одного из участников ДТП. А потом, когда мы с Саней выезжаем на место и находим компрометирующие документы против тех самых ребяток, они нападают уже на Саню, полагая, что документы у него. А они у меня. И вот уж теперь, я думаю, мы им спуску не дадим. Но это, Костя, лирика. А суровая правда жизни состоит в том, что в разработку по этому делу могут попасть некие лица, перечисляю по старшинству: из Генеральной прокуратуры, из нашего Следственного комитета, из руководства окружным УВД, ну и шелупонь поменьше, типа, как я говорил, крутых бизнесменов, генеральных директоров, некоторых криминальных авторитетов и представителей охранных структур. Такой вот расклад. Но до возбуждения уголовного дела ой как далеко! Да и не нам его возбуждать, поскольку мы все, без исключения, лица кровно заинтересованные и даже частично пострадавшие. А улик, несмотря на это, пока недостаточно. Так в качестве кого мы можем фигурировать? Разве что свидетелей? Что также сомнительно… И вообще разобраться надо, кто против кого и на кой нам черт, честно говоря, все это нужно. Объяснил?