еврейского мальчика Виктора К. и его семьи. В июне 1941 года Виктор жил с родителями в Одессе. Его старшая сестра вместе с однокурсниками уехала под Киев на картошку. Когда началась война, студентам сказали вернуться в Одессу пешком, то есть пройти расстояние около 600 километров. Когда сестра Виктора наконец добралась до дома, она обнаружила там только отца, оставшегося ее подождать. Вместе они покинули город, пешком отправившись на юг в надежде пробраться на Кавказ, в Чечню. Виктор с матерью тем временем уже эвакуировались на углевозе. Через два дня после того, как судно вышло из порта, оно попало под обстрел. Пассажиров спасли и отвезли в Мариуполь, город-порт на юге Донбасса, где им удалось сесть в теплушку, шедшую до самого Северного Кавказа – города Гулькевичи в Краснодарском крае. Трудная дорога заняла много дней, но в Гулькевичах им повезло – они нашли пристанище в колхозе, где жили этнические немцы. Виктор обратил внимание, что колхоз выглядел чрезвычайно преуспевающим – 136 хозяйств, кирпичные здания, откормленный скот, – несмотря на нищету самих колхозников. Но однажды пришли сотрудники НВКД, собрали всех немцев и увезли их, оставив весь колхоз в распоряжении пяти эвакуированных семей и трех немок, которым разрешили остаться как женам красноармейцев. Тогда Виктор еще не знал, что местные колхозники стали жертвой более крупной кампании против этнических немцев, депортированных на восток. Несмотря на царившую повсюду неразбериху, советское руководство, в частности, прикладывало усилия к тому, чтобы почта продолжала функционировать. Как и во многих семьях, родители Виктора старались не потерять друг друга, обмениваясь письмами, которые отправляли на адреса родных или знакомых. Как-то мать Виктора получила письмо от родственника из Ростова с известием, что ее муж и дочь в Кизляре, небольшом городе в 560 километрах от Гулькевичей. Виктор с матерью отправились в путь, чтобы воссоединиться с ними, но на ближайшей станции им сказали, что все поезда предназначены для эвакуации местных заводов и принимают только пассажиров, организованно отправляющихся с эшелонами. Мать Виктора успела незаметно прокрасться в вагон, а сын остался на платформе. Здесь ему снова повезло – мальчика приютила другая эвакуированная семья. Зиму 1941–1942 годов они пережили, занимаясь шитьем традиционных казачьих кафтанов из старой одежды и материалов, полученных от местных казаков, которые платили им столь необходимыми молоком и мясом. Весной, когда сошел снег и по дорогам снова можно было передвигаться, за Виктором пришел отец. Он заплатил семье, взявшей мальчика к себе, и забрал сына в Кизляр, где Виктор устроился работать на почту.

В августе 1942 года немцы прорвались к Ростову и двинулись на Кавказ. Семье Виктора снова пришлось разделиться. Отцу Виктора, как и другим мужчинам трудоспособного возраста, поначалу запретили уезжать, но Виктор с сестрой и матерью отправились в путь на подводе вместе с семьей начальника местного почтового отделения. Дороги были забиты беженцами, которые в панике спасались от приближающегося фронта, и колоннами солдат, шедшими в обратном направлении. Телега несколько раз ломалась, негде было достать воды ни для людей, ни для лошадей. Положение усугубилось тем, что Виктор слег с малярией, и семья – уже вместе с догнавшим их отцом – сделала вынужденную остановку в Махачкале в поисках медицинской помощи. В конце концов, хотя Виктор был еще слаб, им удалось сесть на судно до Красноводска в Туркменистане, откуда они отправились в Каган, город близ Бухары в Узбекистане. Здесь их постигло новое несчастье. Отец Виктора тяжело заболел дизентерией. В местной больнице его жене прямо сказали, что не в состоянии ничем помочь, поэтому она взялась сама выхаживать мужа. Как и многие эвакуированные, она продала часть вещей. На часть вырученных денег она купила курицу, чтобы сварить бульон, который муж мог бы есть. Остальное она потратила на ингредиенты для приготовления пирожков, которые пекла для продажи, чтобы покупать мужу другие продукты. Наконец отец Виктора, изможденный и на костылях, все же достаточно окреп, чтобы покинуть Каган. По совету врача семья перебралась в ближайший колхоз, надеясь, что так будет проще раздобыть еду. Отец Виктора устроился библиотекарем, а сам Виктор работал в деревенском буфете. Антисемитизм местного населения осложнял семье жизнь, но, по крайней мере, они чувствовали себя в безопасности. Как только Виктор достиг призывного возраста, он добровольно записался в армию, и его отправили в снайперскую школу на советско-афганской границе, где он и служил инструктором до конца войны[267]. История Виктора, полная опасностей, разлук, непредвиденных удач и бед, типична для бесчисленного множества советских семей, на долю которых выпало такое же хождение по мукам. Подобно солдатам, гражданское население в тылу пребывало в непрерывном движении – и хотя двигались эти потоки в противоположные стороны, те и другие шли навстречу опасности и неизвестности.

Одну из наиболее уязвимых групп, которую пытался спасти Совет по эвакуации, составляли голодающие жители Ленинграда. Немцы окружили город кольцом блокады в сентябре 1941 года, и к концу осени начался голод. Первая голодная зима унесла около 800 000 жизней. Эвакуированные – в основном женщины и дети – были страшно истощены и ослаблены. Те, кому удавалось пересечь Ладожское озеро и добраться до железной дороги, на поезде отправлялись за шестьсот километров на восток, в Вологду, а затем проезжали еще сто сорок километров на юг – в Ярославль, порт в верховьях Волги и крупнейший железнодорожный узел. С января по июнь 1942 года через Ярославль прошло около 330 600 ленинградцев, в том числе приблизительно 88 000 детей. Примерно 13 500 эвакуированных всех возрастов оставались в Ярославле, из них подавляющее большинство находилось в состоянии крайнего истощения или же страдало от туберкулеза, дизентерии, пневмонии и сердечно-сосудистых заболеваний. Смертность среди этой группы составляла 17 %. Хуже всего было в марте и апреле, когда с поездов в Ярославле снимали до двухсот больных в день. Из-за стремительного притока больных в городе скоро перестало хватать ресурсов, чтобы обеспечить им питание, мытье, санитарную обработку и лечение. Местная администрация делала все возможное, отдав двадцать шесть школ под временные стационары. После апреля эвакуированных ленинградцев прибывало уже меньше. Первыми эвакуировали самых истощенных, поэтому здоровье тех, кто приезжал позже, было подорвано в меньшей степени. За несколько месяцев возможности города лечить, размещать и перевозить вновь прибывших расширились[268].

Вологда, первая остановка эвакуированных ленинградцев, будучи гораздо меньше Ярославля, испытывала еще более серьезные затруднения. По сравнению с Ярославлем она приняла куда более малочисленную группу эвакуированных – свыше 5400 человек к 8 мая 1942 года, – но более четверти из них умерло. Поначалу Вологда могла предоставить лишь временное размещение в экстренных ситуациях.