и ручьев, часто загрязненных ядовитыми промышленными отходами и продуктами жизнедеятельности человека. Мыться многие ходили в общественные бани. В 1930‐е годы правительство организовало оригинальную просветительско-оздоровительную кампанию, чтобы рассказать людям о микробах, о необходимости мыть руки после посещения уборной, мыть и варить овощи, мыть бутылочки и посуду, из которых кормят грудных детей, однако представления населения о гигиене оставались весьма условными[276].

Сложную систему медицинских учреждений в стране контролировали два взаимосвязанных органа – Государственная санитарная инспекция (ГСИ) и Санитарно-эпидемические станции (СЭС). Например, чтобы остановить распространение тифа, они разработали методику и процедуры борьбы со вшами. Все обитатели общежитий и бараков, как и любой, у кого подозревали наличие вшей, должны были пройти санитарную обработку на санпропускнике – небольшой бане с дезинсекционной камерой. Приходя туда, люди сдавали одежду, которая подвергалась дезинфекции и дезинсекции в прачечной и/или прогревалась при высокой температуре. После этой процедуры им возвращали чистую одежду – правда, нижнее белье иногда выдавали чужое. Работники сферы здравоохранения понимали, что ключевые принципы эпидемиологического контроля – предупредительные меры и карантин: следовало изолировать каждого, кто подхватил заразную болезнь; выявить всех ее потенциальных переносчиков и тех, с кем они контактировали, и при необходимости отправить их на карантин; тщательно продезинфицировать жилые помещения.

Поэтому органы здравоохранения понимали, какие опасности сопряжены с массовыми перемещениями людей[277]. Через неделю после начала войны, 30 июня 1941 года, Наркомат здравоохранения СССР выпустил специальные инструкции по эвакуации. Медицинскому персоналу на местах поручено было проинспектировать все точки сбора людей, которые надлежало регулярно дезинфицировать и, главное, обеспечить необходимым количеством уборных или уличных туалетов. Все, кто эвакуировался, должны были пройти медосмотр, и любого, у кого обнаружили бы высокую температуру или заподозрили болезнь, запрещалось допускать в эшелон. В обязанности администрации входило удостовериться, что у эвакуируемых есть теплая одежда, нижнее белье и провизия. В каждом поезде, на борту каждого судна должен был находиться медицинский персонал: менее крупный транспорт следовало отправлять в сопровождении санитара, более крупный – врача, медсестры и санитара. В поездах медицинский персонал обязан был регулярно проводить осмотр всех пассажиров, выявляя и изолируя больных, которых на ближайшей станции требовалось госпитализировать. Если у человека обнаружили вшей, но он еще не заболел, его следовало высадить на ближайшей станции, где имелся санпропускник или баня. В случае вспышки массовой заболеваемости надлежало отправить на карантин весь поезд, подвергнув дезинфекции всех пассажиров и их вещи[278].

Однако к концу августа несметное количество эвакуированных и опасные условия, в которых они содержались, вышли из-под контроля органов здравоохранения. На многих станциях отсутствовала даже чистая питьевая вода. Женщинам, ехавшим с грудными и маленькими детьми, приходилось пользоваться грязной водой, что способствовало росту смертности в конце 1941 года и первой половине 1942-го. Те, кому не хватило места в пассажирских вагонах или теплушках, втискивались в товарные вагоны или вагоны для скота. Предполагалось снабдить каждый эшелон отдельным карантинным вагоном, но, учитывая недостаток вагонов, в большинстве составов их не оказалось. Эшелоны отправлялись в путь без медицинского персонала, а в условиях стремительно приближающегося фронта пассажиры уезжали без санобработки. Поэтому заразных больных не осматривали, в поездах не было никого, кто мог бы выявить тиф и другие инфекционные заболевания, а заболевших пассажиров не изолировали от здоровых. Толпы были такими огромными, а условия настолько стесненными, что люди испражнялись прямо на путях и неподалеку от них. Зачастую на станциях не было уборных. Не соблюдались даже базовые санитарные нормы, связанные с движением войск. На станциях и разъездах военные смешивались с гражданским населением и размещались в одних и тех же товарных вагонах, не прошедших никакой обработки: как только военные в прифронтовой полосе сходили с поезда, вагоны сразу же заполняли эвакуируемые, устремлявшиеся в обратном направлении. Завшивевших и больных солдат, как и гражданских пассажиров, не изолировали и не снимали с поезда[279].

Несмотря на тяжелые условия, иногда администрации все же удавалось предотвратить катастрофу. В июле 1941 года Совет по эвакуации вывез пятьсот детей работников московской Трехгорной мануфактуры в Кинешму, центр текстильного производства в Ивановской области, в четырехстах километрах к северо-востоку от столицы. Среди детей было по меньшей мере сто младенцев до трех лет – группа высокого риска. Мануфактура, ласково прозванная Трехгоркой, входила в число старейших текстильных фабрик страны, а ее работницы сыграли важную роль в революции 1917 года. Дети благополучно добрались до Кинешмы, но в октябре положение на фронте ухудшилось, и Совет по эвакуации решил отправить детей в Челябинскую область, за 1600 километров на восток. С фабрики заранее послали в Челябинск собственных представителей, чтобы подготовить все к приезду детей. Дорога заняла более трех недель, но все дети – что дало руководству фабрики обоснованный повод для гордости, а встревоженным матерям принесло огромное облегчение – доехали здоровыми. Администрация фабрики объяснила свой успех следующим образом. Все вагоны были оборудованы большими железными печами, детей сопровождало 120 работников детских садов и яслей, а на каждые два вагона приходилось по одному врачу и одной медсестре. Сопровождающий персонал ежедневно мыл детям голову и ноги, а раз в неделю или десять дней детей мыли полностью и меняли им белье. Ни у одного приехавшего ребенка не нашли вшей. На крупных станциях детей выводили на свежий воздух и гуляли с ними. Более того, к составу был прицеплен карантинный вагон, и, когда двое детей слегли с корью, распространение инфекции удалось предотвратить[280].

Однако немногие эшелоны могли похвастаться наличием медицинского персонала или соблюдением правил гигиены. Поэтому осенью – зимой 1941–1942 годов в стране вспыхнула массовая эпидемия кори, за которой зимой – весной 1942 года последовала эпидемия тифа; обе распространялись вдоль маршрутов эвакуации[281]. Лишь в начале весны 1942 года, когда бо́льшая часть эвакуированных уже перебралась на восток, местные органы здравоохранения смогли принять меры, чтобы предотвратить новые эпидемии и рост смертности. Составы переводили на запасные пути, ближе к санпропускникам, чтобы на разъездах и станциях не образовывались толпы. Пассажиров осматривали, отправляли на санобработку, снабжали продуктами и водой, предоставляли им возможность воспользоваться уборной; на станции привозили цистерны с кипяченой питьевой водой, установили более 2500 систем очистки питьевой воды хлором, увеличили число уличных туалетов. Принятые меры помогли органам здравоохранения не допустить вспышек новых эпидемий, несмотря на то что по стране по-прежнему перемещались огромные потоки людей. С 1942 года государство мобилизовало миллионы людей для работы на Урале и в Западной Сибири, организовало вторую, менее масштабную волну эвакуации и начало возвращать эвакуированных рабочих на освобожденные территории, но