Мефодьич осмотрел ее и вынес однозначный приговор: детей у Тамары больше не будет никогда. Что-то там она застудила, когда пробиралась к нам по горам из своего родного Телави.

Андрей потом набил ему морду, но было уже поздно.

Тогда-то она и рассказала нам эту страшную сказку о том, как Бог-Отец и Бог-Сын предали Пресвятую Богородицу.

И потом рассказывала ее снова и снова, и сказка эта обрастала все новыми и новыми подробностями.

После она куда-то пропала, причем тела мы так и не нашли.

Андрей пытался ее искать, напрягал в том числе и местную агентуру, но тут подошли пробившиеся с боями части РЭК, голодные, злые, грязные, и мы вместе с ними начали пробиваться через мятежную Кабарду на Ставрополье.

Черт знает как, но нам это все-таки удалось.

Мы выжили.

А про Тамару решили, что погибла.

Черт.

Лучше б так оно и произошло.

Но, выходит, она все-таки выжила.

На нашу беду.

В этом я уже и не сомневался…

…Я отлепил руки от висков и медленно потянулся за очередной сигаретой.

Пальцы мелко, противно дрожали.

– Значит так, милочка. Сейчас мы вместе встаем и идем смотреть твоих боевых подруг. Ты выбираешь из них одну, которая поумней, и мы ее отправляем к твоей Матушке. Она должна будет передать ей только одну фразу: с ней хочет говорить Гор. Остальное – на ее усмотрение. Мы будем ждать здесь. Поняла?

Настена кивнула.

В ее большущих зеленых глазах диковатой новгородской ведьмочки плескался страх.

Тяжелый такой страх.

Неподдельный.

Кажется, она что-то поняла.

Поздно, девочка.

Я уже просто не умею останавливаться…

…Я приказал отряду разбивать полевой лагерь, используя укрепления блокпоста, и приготовился ждать, отдав кое-какие распоряжения Веточке и Гураму.

Ждать пришлось долго, целый вечер и целую ночь.

Под утро у лагеря стояла целая бригада амазонок.

Я прикинул – эдак человек триста.

Судя по всему, Тамара меня запомнила.

И неплохо.

Нас вежливо разоружили и под конвоем доставили в Иверский монастырь.

Я на секунду представил, как хреново придется ребятам из подразделений Иветты и Абхаза: Тамара никогда не была дурой, и сейчас ее амазонки перебирают окрестные леса кустик за кустиком.

Фигня.

Все равно не найдут.

Эти девчонки не воевали в чужих горах, где для того, чтоб тебя не заметили, нужно стать камнем или бугорком земли.

А в родных-то лесах…

Разберутся.

Не маленькие.

В монастыре нас разделили: отряд устроили на заднем дворе, в одном из флигелей, а нас троих – меня, Пупыря и Ивана – развели по отдельным кельям. Обед и ужин нам тоже принесли, что называется, по месту жительства, так что пообщаться не удалось.

К этому я в принципе был готов.

А вот к запрету на курение – нет.

Пришлось скандалить.

К счастью, помогло.

Матушка, видимо, решила не злить меня по мелочам.

И это правильно.

Но расслабиться все равно не удалось. Слишком хорошо я знал, что это такое – фанатики.

Доводилось встречаться.

Я весь день и всю ночь провалялся на узкой монастырской койке, ожидая какой-нибудь гадости.

Причем в абсолютно голом виде.

Одежду взяли – якобы постирать.

Господи, бред какой.

Они нас что, совсем за идиотов держат?

Интересно, что я такого опасного мог в подштанниках-то пронести?

…Тем не менее с утра я был в форме.

Привычка.

Мне даже побриться разрешили перед завтраком…

Когда меня отконвоировали в келью к Матушке, Иван и Пупырь были там.

Разговор с ними, по всей вероятности, уже состоялся.

Мне было плевать.

Это действительно была она.

Тамара.

Почти не постаревшая, она сидела за старинным письменным столом на стуле с высокой спинкой, гордо держа свою маленькую рыжеволосую головку с острыми, точеными, хищными чертами лица, и смотрела на меня пронзительными черными глазами.

Восхитил антураж: на ней были ослепительно белое полумонашеское одеяние, капюшон небрежно откинут назад, рыжие волосы уложены короной. Мне говорили, что когда она выходит из монастыря, переодевается в черное.

Черная Мать.

Так ее вроде по деревням окрестным зовут.

А за спиной, на белой стене, на длинном черном кожаном ремешке висели мужские фаллосы разной степени засушенности.

Один был совсем свежий.

Ну и что.

И не такое видали.

По обе стороны неистовой Матушки застыли две амазонки в белой униформе с тяжелыми «Стеблиными» в предусмотрительно расстегнутых белых кожаных кобурах.

Н-да.

Я прошел в глубь просторной кельи и небрежно рухнул в единственное свободное кресло.

Мучительно хотелось курить, но это было бы уже явно слишком.

И так мое поведение можно было расценить как верх наглости.

Пупырь, по крайней мере, зашипел.

Насрать.

Я поглядел Тамаре в глаза.

Ее взгляд было нелегко выдержать даже мне.

– Ну, здравствуй, Тамара…

– Здравствуй, Гор, – голос ее был ровен и бесстрастен. Я подобрал ноги под сиденье кресла и наклонился вперед, слегка смещая центр тяжести. Со стороны это должно было выглядеть вполне естественно. – Уж и не думала, что удастся свидеться…

Я пожал плечами:

– Знаешь, я тоже. Мы искали тебя тогда…

– Я знаю, – едва уловимым движением она поправила рыжий локон. – Я не хотела, чтобы вы меня нашли. А раз я не хотела, вы и не могли найти. Никогда.

…Я бы на ее месте не был так самоуверен.

Если б тогда к нам тогда не пробились полуразбитые части РЭК, если б там не было такого количества раненых…

Но это – так.

Детали.

По большому счету, никому не интересные.

Я промолчал.

– Ты из прошлого, Гор. Ты не виноват, и все же такие как ты должны уйти. Чем раньше, тем лучше. Но пока вас много, я вынуждена мириться с этим. Он, – она кивнула в сторону Пупыря, – рассказал мне о вашей беде. Что ж. Я могу помочь. Но за каждый воз продовольствия вы мне будете привозить десять мужчин. Молодых. Здоровых. Не наркоманов и не отребье. Закованных в наручники и с отрезанными языками. Это не условие для переговоров. Это ультиматум. Вам нужна еда, мне – инструменты для размножения. Первых я возьму уже сейчас. Это те, кто пришли с вами. Вас троих я отпускаю. Вам дадут образцы продовольствия и проводят до безопасной дороги. Это все.