Мальчик услышал это слово и понял его значение.

— Легкие, — слабо прошептал он. — Значит, по крайней мере, бельгийцы стреляют лучше, чем вы, немецкие ублюдки. — Его голова откинулась, как будто он принял свою судьбу, зная, что больше ничего нельзя было сказать или сделать.

Шульце медленно встал. Вытер руки о брюки.

— Храбрый маленький чертенок, — сказал он так, как будто говорил сам с собой. Затем он очнулся и посмотрел на фон Доденбурга. — Что будем с ним делать, оберштурмфюрер?

Фон Доденбург посмотрел на умирающего.

— Бери оружие и присоединяйся к остальным. — Он указал на эсэсовцев, ожидавших неподалеку. Сам он не сводил глаз с голландского мальчика.

Шульце неохотно пошел прочь, пару раз бросив через плечо любопытный взгляд. Мясник отрывистым тоном произнес приказ, и солдаты потащились вверх по склону в направлении деревни. Глазам Шульце открылась вершина холма. Перед ними раскинулись поля, сверкающие свежей зеленью. За ними уже можно было разглядеть деревню Канне.

За их спинами прозвучал одинокий пистолетный выстрел. Он повернулся и увидел, что фон Доденбург бежит, догоняя их, и клапан его кобуры прыгает вверх и вниз в такт его бегу. Не посмотрев на Шульце, он сразу примкнул к колонне. Они побрели вперед.

Жители деревни Канне, как и их отцы двадцать шесть лет тому назад, бежали на запад, спасаясь от немецкого нашествия. На их землю снова пришли пруссаки, и бельгийцы стремительно покидали родные места, спасаясь бегством. Деревня пустела на глазах.

Эсэсовцам, присевшим в дренажной канаве, была видна западная окраина этой небольшой деревни. Двери и ворота всех конюшен и хлевов, домов и сараев были распахнуты настежь, и из них торопливо выносили содержимое. Все это спешно грузили в большие крестьянские фургоны, запряженные рыжими волами или древними клячами, в плетеные тележки на собачьей тяге, клали на велосипеды и в тачки. В ход пошло даже инвалидное кресло с изрыгающим сизый дым двухтактным бензиновым двигателем. Все, что могло перемещаться, крестьяне нагрузили своими вещами, захватив милые сердцу мелочи и домашних животных. Среди беженцев был даже босой мальчик, который повесил себе на шею ботинки, чтобы поберечь драгоценную обувку. Он шел, подгоняя стадо гогочущих гусей.

— О, боже! — выдохнул Шульце. — Спорю, они даже кухонные раковины потащили!

— Ты не мог бы…

Фон Доденбург внезапно замолчал. Сквозь толпу охваченных паникой беженцев прокладывали себе путь две колонны вооруженных велосипедистов. При этом они отчаянно пытались сохранить вид регулярного военного формирования.

— Да это же пограничники на велосипедах! — изумленно воскликнул Куно фон Доденбург.

— О, дьявол! — застонал Шульце. — Неужели эти бедные кретины еще не знают, что здесь уже идет война?

Очевидно, они действительно не знали этого. Одетые в коричневую форму пограничники-велосипедисты с винтовками, заброшенными за спину, спокойно ехали посередине дороги, разгоняя гражданских жителей в стороны, как будто совершали обычное патрулирование. Один из них помахал рукой симпатичной девочке, гонящей стадо коз.

Фон Доденбург проверил, полностью ли снаряжен патронами магазин его автомата. Мясник, присевший справа от него, нервно посмотрел на фон Доденбурга.

— Вы собираетесь атаковать их, господин офицер? — спросил он. Тон Мясника был немного странным.

Фон Доденбург с любопытством уставился на него.

— Конечно, обершарфюрер, ведь это же такая удобная мишень!

— Но что, если эта колонна велосипедистов-пограничников — не что иное, как своего рода приманка, которую специально придумали бельгийцы, чтобы заставить нас раскрыться? — запротестовал Мясник. — Вы только посмотрите сами — все слишком легко! Я думаю, что это все-таки приманка. Мне кажется, мы должны пропустить их, а затем приблизиться к деревне.

Только теперь фон Доденбург понял, насколько трусливым был обершарфюрер Метцгер. Он решил поговорить об этом с гауптштурмфюрером Гейером, как только боевые действия будут закончены.

— Вы можете поступить именно так, обершарфюрер, — холодно процедил он, — но лично я — ни за что!

— Конечно, конечно, господин офицер, — торопливо согласился Мясник. — Я всего лишь высказал идею.

Фон Доденбург никак не прореагировал на его слова.

— Шульце, передайте приказ остальным. Как только я произведу первый выстрел по бельгийцам, все должны поддержать меня. Не один из них не должен уйти.

— Это касается и гражданских тоже? — тихо спросил Шульце.

Фон Доденбург не ответил.

Велосипедисты подъехали ближе. Фон Доденбург пересчитал их. Почти сотня. Они превосходили эсэсовцев по численности примерно вдвое. Но это не имело значения; на стороне боевой группы был фактор внезапности.

У ног передового велосипедиста начала лаять собака. Не изменяя положения своего тела и не сводя глаз с дороги, он пнул ее ногой. Собака с воем убежала. Теперь бельгийские пограничники находились на расстоянии всего в пятьдесят метров от эсэсовцев.

Фон Доденбург поднял автомат и прицелился в человека, пнувшего собаку. У него было напыщенное, бледное лицо; он был больше похож на выбившегося в верха клерка, чем на солдата. Вот бледное лицо наплыло на прицел. Куно выстрелил, и на груди этого человека появился ряд красных отверстий. Несколько мгновений он продолжал крутить педали, а затем выронил оружие.

Через мгновение к фон Доденбургу присоединились остальные. Всех, кто был на дороге, сразу охватила паника. Возник хаос. Животные бросились в стороны, ломая изгороди по обеим сторонам дороги. Беженцы кричали и бежали за ними. Напрасно велосипедисты пытались схватиться за оружие — укрывшиеся в канаве эсэсовцы не дали им ни малейшего шанса. Они беспощадно косили их плотными очередями.

Фон Доденбург вскочил на ноги и крикнул:

— За мной!

Обершарфюрер Метцгер первым оказался рядом с ним. Вместе они побежали вперед, стреляя на бегу от бедра. Остальные бросились за ними, поливая градом пуль мечущуюся в ужасе толпу из бельгийских солдат и крестьян, которые в панике пытались убежать с места резни.

За несколько секунд все было кончено. Повсюду валялись мертвые и раненые. В этот момент из центра деревни донесся безошибочно узнаваемый высокий звук работающего немецкого пулемета типа «Шпандау». Стало ясно, что унтерштурмфюрер Шварц и его люди столкнулись там с неприятностями.

* * *

Шварц с залитой кровью головой и резкой болью в боку сидел, скрючившись, в зловонном деревенском хлеву и чертыхался. Сначала все шло слишком легко. Не встречая какого-либо сопротивления, они сразу вошли в деревню. Там царила полная тишина. Думая только о награде, посуленной гауптштурмфюрером Гейером, он самонадеянно приказал, чтобы его бойцы выдвигались вперед без какой-либо предварительной разведки. Один из ветеранов подразделения, старый унтер-фюрер, было запротестовал. Но Шварц наплевал на его возражения.