Мы уже вышли из парка и брели нога за ногу по нашей пешеходке, выбирали подходящую кафешку, чтобы там осесть. И вдруг Артур крутанулся на месте и надвинулся на меня так стремительно, что я с криком отшатнулась. Его лицо показалось мне страшным в тот миг, а парень уже тащил из-за моей спины упирающегося мальчишку лет десяти, смуглого и растрепанного. Держа за ворот тесной куртяшки, Артур вздернул его вверх так, что бедняге пришлось стоять на цыпочках, он едва удерживал равновесие руками и что-то верещал в страхе на незнакомом языке.

– Ты что? – завопила, опомнившись, я. – Отпусти его немедленно!

Артур молча указал глазами на школьный рюкзак у меня за плечами, я стянула его и заметила, что молния наполовину открыта. Широко распахнула, спешно проверила телефон и кошелек. Все было на месте, и еще я заметила сложенный желтый листик бумажки поверх всего.

– Пусти пацана, он ничего не взял! – с трудом перекричала я чужие заполошные вопли. – Просто положил мне какую-то записку.

Артур протянул вперед левую руку, правой не переставая держать мальчишку почти на весу, и я, как под гипнозом, вложила в его ладонь бумажку. Парень длинными, тонкими пальцами ловко распотрошил записку, прочитал, скомкал – и ловко отправил в мусорку. У меня от изумления даже челюсть отвисла. Вернув ее на место, я сказала сердито:

– Вообще-то это была МОЯ записка.

Кныш отпустил мальчика, и тот немедленно бросился бежать, что-то жалобно выкрикивая на ходу. А парень уже подносил к моим глазам надпись на экране:

«Там не было ничего хорошего, наверняка его старшие заставили это тебе всучить».

– А, ясно, – пробормотала я не слишком уверенно.

Я пыталась уговорить себя, что все нормально, что он правильно отреагировал. Вот Сашка – другой, более мягкий, вечно всех жалеет. Он бы, даже вытащи этот негодник у меня кошелек, сейчас бы уже вел его кормить в лучшее кафе нашего городка. Это хорошо, конечно, но иногда ужасно бесит.

– Ладно, – отозвалась я. – Проехали. Вон мой дом.

Брови вопросительно приподнялись, выражение лица Кныша сделалось трогательно-печальное.

«А кафе?» – набрал он.

– Не сегодня. Мне правда нужно домой.

«Заругают?»

От этих слов мне захотелось рыдать в голос. Ведь когда-то я в самом деле мечтала, как и все подростки, наверно, чтобы мне можно было делать что угодно, без оглядки на недовольство матери. А теперь вот так и случилось, и больше никто меня не отругает, даже явись я домой под утро. Зачем, зачем сбываются такие ужасные мечты? Я наскоро попрощалась и зашагала прочь.

«Ни за что не оглянусь», – решила про себя. Пусть осознает, что я не очень довольна эпизодом с мальчишкой.

Оглянуться почему-то очень хотелось, даже заныла от напряжения шея. И вдруг Артур неслышным шагом настиг меня, схватил за плечо, так и впился в него пальцами, удержал на месте. От неожиданности я едва не упала, ахнула и обернулась, заранее взметнув кулак, чтобы ему хорошенько врезать.

Но что это? Парень стоял там же, где мы расстались, шагах в десяти от меня, и улыбался так странно… потом махнул мне рукой, низко опустил голову и зашагал прочь. У меня даже мороз пробежал по коже, я стартанула с места, стремясь как можно скорее скрыться за воротами. По пути потирала плечо и размышляла, что надо завтра же перебраться за парту к Дятлову, а Вилли пусть сидит с этим странным типом. Ему все равно, он и в школе почти не появляется. Правда, Сашка на меня обиделся, но если хорошенько поныть, что новенький пугает меня, то он разволнуется и сразу забудет свои обиды.

На следующий день мы с Дятловым столкнулись в раздевалке, выглядел он хмурым и каким-то равнодушно-усталым, так что на всякий случай я тут же перешла к лучшей-защите-нападению:

– Мог бы и позвонить вчера!

– И сорвать такую важную экскурсию? – не слишком весело ухмыльнулся мой друг.

– А позднее, вечером?

– А ты бы не решила, что я тебя контролирую?

– Ну, вообще-то по настроению, – вынуждена была согласиться я. – Слушай, можешь попросить Вила, чтобы он сел с новеньким?

Сашкины брови сложились домиком и изумленно уползли под растрепанный чуб.

– Как понять? Он не оценил наш парк? Свернул шею зазевавшейся утке? Написал плохое слово на твоей любимой статуе?

– Почти, – хмыкнула я. – Так спросишь?

– Да с удовольствием!

Мы уже подходили к классу химии, сквозь двойные, широко раскрытые двери я видела, что вокруг нашей парты снова толпится народ, на этот раз одни парни. Что-то им там новенький показывал на своем планшете, игру или фотки, а может, общался таким образом. В общем, был в центре внимания, хотя наших парней вообще-то сложно расшевелить.

Заметив меня, радостно улыбнулся и помахал рукой. И вдруг я ощутила, что не особо хочу пересаживаться, да что там, вообще не желаю. И что за глупость мне в голову пришла?

– Эй, ты чего застыла? – потянул меня за рукав Дятлов. – Хочешь, чтобы я сперва поговорил?

– Не надо, – мотнула я головой. – Какая разница, где сидеть, а вдруг он обидится?

И заторопилась к своему месту. Дошла туда как раз со звонком. Артур, мило улыбаясь, стоял чуть в стороне от парты, давая мне пробраться к своему месту. И смотрел в упор своими странными дымчатыми глазищами так, будто только меня и ждал, будто я его персональное солнце, что ли. Я села и уставилась строго перед собой и сидела так, пока не заметила краем глаза, что под локоть мне заползает записка:

«Прости за вчерашнее. Не стоило так беситься из-за того мальчишки. Я боялся, что он задумал кое-что другое».

Мне стало любопытно. Чуточку повернувшись к соседу, шепнула:

– Расскажешь что?

Он пальцем потыкал в свое горло и быстро приписал:

«Когда вернется голос».

Я кивнула. Тут же возникла новая запись:

«Так сходим в кафе?»

Я ограничилась тем, что неопределенно пожала плечами, но тут его подвижные брови выразили настойчивый вопрос, и я коварно прошептала:

– Когда вернется настроение.

И тут громом с небес прозвучал голос химички Виты Борисовны:

– Борская!

Я вскочила, сильно толкнув бедром парту, мой сосед, улыбаясь, вернул ее на место.

– Что?

– Отвечать, Дана, прошу к доске.

– А… какой был вопрос?

Учительница повторила, и я сникла. Обычно химия хорошо у меня шла, но в последнюю неделю учебник я даже не открывала. В чем решила сразу честно признаться. Все лучше, чем позориться.

– Я не учила.

Учительница молча приблизилась к парте и протянула руку, я послушно вложила в нее дневник. Усаживаясь, поймала краем глаза приставшего Дятлова с открытой книгой в руках, будто он до последнего пытался мне помочь.