Гнедыше было приятно, даром что Шагин коней не видел с самого детства. Трость свою сунул за поясной ремень, свисала теперь, точно шашка, ну да в нелепых стреляют реже. Пускай свисает. Проехал деревню насквозь, осмотрел из седла пепелища с торчащими печными трубами. Одно из них принадлежало тем самым Козликиным. Некуда Гришке вернуться, а затравленный волк, он самый лютый. В схроне теперь укрывается или по чужим домам? Все равно ведь вылезет – не для того сюда Шагин приехал, чтобы осталось тихо и потаенно. Растребушим это гнездо!

А начать придется с Дунькиной твани. Хоть и мистикой отдает. При чем тут «вундерваффе», то бишь «чудо-оружие», и зачем его искать в болоте? По прямой здесь, со слов Ковтуна, километра три, на месте посмотрим.

Песню услышал за околицей, перед самым лесом. Что-то тягучее, печальное, по-белорусски, кажется, – за полгода в этих краях Василий наслушался разного, но местные говоры еще путал меж собой.

Купалинка-купалинка, це-емная ночка,

Це-емная ночка, а дзе ж твоя дочка?

Моя дочка у садочку ружу, ружу по-олиць,

Ружу, ружу по-олиць, белы ручки ко-олиць…

Перевел Гнедыша на бодрую рысь, уже вскоре различил впереди далекую светлую фигурку. В стороне от тропы, в разнотравье, изрядно тронутом осенью. Волосы распущены, лица не разглядеть.

– Малахольная, говоришь? – усмехнулся Шагин и свернул с тропы. – Песенки я люблю, заодно познакомимся.

Гнедыш оступился вдруг, но крестьянский навык выручил: спрыгнул Василий с кошачьей ловкостью. Позволил коню вытянуть ногу из ямы – чьей-то старой норы, похоже. Кость цела, а вот девушка скрылась. И песню уже не слышно.

– Может, ты и не Ганна, а мало ли кто, – сказал себе в утешение, снова забрался в седло. Скоро солнце начнет припекать, хоть и осень.

* * *

Болото почуял издали. Лес тут сделался реже, на смену соснам и елям пришли осины, белесые, тощие. Остатки зелени вперемежку с красным и желтым, проблеск воды в траве.

– Вот ты какая, Дунькина твань? Ну-ну.

Поводья закинул на сук ближайшего дерева, дальше пошел пешком, бесшумно и мягко. Как учили. Землю перед собой прощупывал все той же палочкой, доверился больше ушам и носу. Заметил, впрочем, пару старых окурков среди багульника, частые следы сапог и босых ступней. Нахоженное место. Табаком не тянет, сторонних шумов не слышно, птахи щебечут, не прячутся.

На кочке, среди травы, лежит фуражка.

Шагин даже глазам не поверил – минуту назад ничего еще не было. Моргнул, отвернулся, снова глянул. Лежит! Не полевая-защитная, как у него самого, а энкавэдэшная, с васильковым верхом. Козырек потертый, тулья в одном месте запачкана темным, а дальше торчит из травы полевой офицерский планшет. Пара метров до них, палкой достанешь!

Шагин попробовал. Ухватился за чахлый осиновый стволик, потянулся над блеском воды и зеленью – чуть-чуть не хватает! Осина вдруг вылетела с корнем, шатнуло, провалился. Хотел опереться на твердое, но ушел по пояс. Замер, переводя дыхание. Стук крови в висках, дурацкая мысль: если глубже, то кобура нырнет, пистолет потом придется чистить от грязи. Спокойно, спокойно, споко-ойно! Трясина резких движений не любит. Положить крест-накрест осиновый ствол и тросточку, опереться, попробовать лечь на живот…

– Вам нужна помощь, если не ошибаюсь? – Мужской голос сквозь шум в ушах показался иллюзией, но его обладатель выглядел очень даже живо. Стоял себе у самой кромки, разглядывал Василия с доброжелательным любопытством. Откуда он взялся вообще? – Военные люди часто брезгуют помощью, опасаются выглядеть слабыми, поэтому пришлось спросить. Держите-ка вот.

Протянул длинный шест-слегу, какими прощупывают дно, дернул резко и умело.

– Вот и все! Угваздались, гражданин капитан, но это ерунда.

– Согласен! – Шагина вдруг охватил восторг, как бывает после смертельной опасности, захотелось плясать и смеяться. С трудом себя взял в руки. Отметил непривычное обращение, разглядел наконец спасителя целиком: высокий, серьезный, одет по-деревенски, но добротно и чисто. Тонкие губы, короткая борода, внимательный взгляд. – Благодарю от души, товарищ…

– Да тоже, скорее, гражданин. Ваш предшественник меня чуть было не арестовал, потому привыкаю заранее. Ну, не смотрите так удивленно. Вы в деревне со вчерашнего вечера, а земля ведь слухами полнится.

– Затолокин?

– Совершенно верно. – Спаситель улыбнулся, приподнял старорежимный картуз. Он и сам немолод, пожалуй. Светлые волосы скрывают седину. – Бывший председатель сельсовета, бывший староста деревни, нынешний не понять кто. Скажу, предвидя вопросы: не из дворян.

– Да я, может, и не собирался расспрашивать, э-э… Николай Борисыч. Хотя манеры у вас и впрямь господские.

– Гнилая интеллигенция, что ж поделать. Родители воспитали в духовных излишествах, да и сам я, грешен, люблю все эдакое. Зачем вы туда полезли, скажите на милость? Решили дно поискать?

– Достать кое-что хотел, – ответил Шагин суховато, глянул в нужную сторону и осекся. Ни фуражки там, ни планшета! Голая кочка! Внезапно накатил озноб – то ли от мокрых штанин и обуви, то ли еще от чего.

– Что-то не так? Поблазнилось да исчезло? Не берите в голову, это же Дунькина твань. По легенде, лет триста назад здесь утопилась местная красавица, от несчастной любви, как водится. Утопилась, воскресла, да и стала женой Ужиного царя. В ночи полной луны катается на его спине, а все, кто их встретит, или падают замертво, или делаются упырями. Такое вот место, гражданин капитан.

– Глупости это все, предрассудки! – ответил Василий резче, чем нужно. – Интеллигентный человек, а разводите всякое!

Матюкнул себя мысленно, но чего уж там. Фуражка все стояла перед глазами, мир ощущался неправильным, кривым, улыбка на тонких губах Затолокина начала раздражать. Озноб усиливался.

– Я всего лишь человек с воображением, хоть и атеист. Да и последнее с некоторых пор дало трещину. Скажите, вы уже видели ее?

– Кого?

– Значит, не видели… – Взгляд Затолокина вдруг затуманился, но не так, как бывает от сладких воспоминаний. Скорее, как у больных или пагубно-зависимых. Как у морфинистов. – У меня ведь семья, гражданин капитан. Дети, внуки уже, не думал, что бес в ребро клюнет. Хожу сюда, как мальчишка, день с ночью путаю. Она ведь такая… чистая, жертвенная, притягательная… Кстати, с нашими местами не только народные побасенки связаны. Существуют иные предания, гораздо мрачнее. Про Морового Змея слышали?

– Откуда бы?

– Я не помню деталей, но в райцентре есть такой Беккеров, Андрей Карлович, из обрусевших немцев. Мой шапочный знакомый. Насколько знаю, счастливо избежал внимания как ваших коллег, так и оккупационного режима, по-прежнему тачает сапоги, а в свободное время увлекается историей. Талантливый любитель, самообразованец. Если потратите время и отыщете его в поселке, узнаете много интересного об этих болотах.

– Благодарю за совет,