– Ага, а чтобы воздух оставался чистым, не надо дышать, так что ли? – опять завелась Маринка. – У нас ничего не могут! Разве в Питере или в Москве кто-нибудь станет вот так жечь деревья посреди города? Почему у нас даже мусор вывезти не могут? Тотальная импотенция по всем пунктам!

– А при чём тут импотенция? – встревожился мэр, сплёвывая шелуху семечек.

– Так импотенция в переводе с латыни и означает «слабость, бессилие».

– Ты бы вместо своей латыни тщательнее метлой работала, козявка! – совсем разобиделся Арнольд Тимофеевич. – Сами гадите повсюду, а МЫ должны входить в ваше положение. До чего же народ нечистоплотный у нас! И как нам вас к чистоте приучить? Вот что: будем бить рублём.

Водитель мэра бросил окурок под ноги, тоже сплюнул и сел за руль. Неугомонный мэр укатил восвояси. В тот же день вечером мальчишки подожгли за домами кучу веток, которую мы собрали за день. Безнадзорные дети кидали в огонь найденные тут же баллончики из-под разных освежителей воздуха и дезодорантов, которые взрывались и дарили ничем не занятым подросткам модный и, как нынче заверяют спецы по психологии, крайне необходимый экстрим и драйв. Помойка тоже полыхала всю ночь, так что несколько контейнеров прогорели насквозь, и теперь из них высыпался мусор, а один бак и вовсе сгорел дотла. Глава местного ЖКХ хотела было организовать сбор средств на покупку новых контейнеров для мусора взамен сгоревших, но не нашла понимания со стороны несознательного населения.

Чад над посёлком стоял такой, что даже при заклеенных окнах вся моя одежда пропахла дымом.

– Ты чего, всю ночь на пожаре была, что ли? – удивлялись, принюхиваясь, мои коллеги на работе.

– Не-а, на субботнике.

* * *

Через пару дней картина за домом ничем не отличалась от той, что была до субботника, когда мы вычистили там всё до последнего окурка. Прошла молодёжь с дискотеки, набросала бутылок, алюминиевых банок, пакетов из-под разных сухариков и чипсов. Кто-то пытался сжечь в сквере старый диван и рваные резиновые сапоги, под самыми окнами лежало несколько разорванных мешков с мусором.

Ни разу не слышала, чтобы у нас кого-то оштрафовали или хотя бы как-то иначе приструнили нечистоплотных граждан. Все видят и знают, кто мусорит на каждом шагу, но нет никакой управы на это чудо природы. Не помню, чтобы в советское время кто-то додумался выбросить мусор из окна или сжечь старые вещи под окнами других граждан. Всё правильно: тогда не было такого гуманизма, как сейчас. Сейчас надо гуманно относиться к пьяницам, дебоширам, грязнулям, потакать им во всём. Но когда у нас наступит гуманизм по отношению к тем гражданам, которые вынуждены жить рядом со всем этим – никто не знает.

И опять начались поджоги травы, в которой мусора было, собственно, больше самой травы. Каждое утро люди теперь просыпались не от звонка будильника, а от кислого едкого дыма, который пропитывал собой, казалось бы, всё насквозь. Стало невозможно сушить бельё на балконах: оно всё пропитывалось этим запахом. Хозяйки первых этажей страдали неимоверно, так как у них не было балконов, и бельё приходилось сушить на улице, на верёвках, натянутых между оставшимися деревьями. Уж какая раньше была битва за эти верёвки, когда кто-то хотел на них коврик выколотить, а кто-то тут же вешал сушить выстиранные простыни, и пыль из коврика оседала на них! Теперь они висят сиротливо, и никто на них не претендует.

Дождей как назло нет целую неделю, и информация из источника ОБС (одна бабка сказала) довела до нашего сведения про разгон туч ко Дню рождения Санкт-Петербурга: мол, и не ждите.

– У них там – праздник, – ворчали легковерные граждане, – а нам дожди нужны для урожая, да и от пожаров уже не продохнуть даже дома. Гнали бы все тучи к нам.

Разные организации стали спешно проводить срочную уборку своих объектов. Школьники собрали несколько гор мусора, но их так и не вывезли, поэтому через пару дней ветер всё размёл по прежним углам. Река ещё к середине мая разлилась во всю ширь, но её было не видно под слоем пластиковых бутылок и пакетов. В довершение всего по центру реки торжественно проплыл выброшенный кем-то холодильник. Кого-то это чрезвычайно веселило, а кого-то и огорчало. Но жизнь – борьба, покой нам только снится, и мы в следующую субботу опять кинулись вычищать территорию за домом.

Тут нам не повезло, потому что мэр назначил на этот день официальный городской субботник. А это означало, что весь мусор опять будут сжигать прямо на земле. Наметут-наскребут маленькую кучку мусора и подожгут. В двух шагах подальше сделают ещё такую же кучку и снова подожгут. И таких кучек – сотни, как в состязании по идиотизму. Неугомонный шквалистый ветер раздувает огонь, и пламя принимается лизать стволы уцелевших деревьев. От таких «субботников» город становится только страшнее. Но это словно бы никого и не заботит. Все то ли пьяные, то ли угорели от дыма. Субботник нужен не для чистоты, а чтобы отчитаться где-то там, на следующей ступени отечественной иерархии: уборка на вверенной нам территории успешно проведена!

Удивительно, как ещё не сгорела ни одна машина при сжигании мусора. Хотя был инцидент, когда огонь полыхал у самой стоянки машин между двумя хрущёвками. Горит мусор в траве, и самое ужасное, что он не сгорает полностью: остаются консервные банки, гвозди, которые притаились в жиденькой траве, как ядовитые змеи, пока человек не наступит на них и не разорвёт обувь или ноги. Всё дымится, тлеет, люди кашляют, налетают друг на друга, так как глаза слезятся и вообще ничего не видно. А если смотреть из окна, то над дымом парит памятник Ленину, памятник, уставший от одних и тех же однообразных лиц. Он словно бы хочет сказать, что в его годы так субботники не проводились.

Арнольд Тимофеевич спрятался от этого чада в своей машине, только из окна в мегафон даёт команды:

– Та-ак, девочки, активней работаем, активней и переходим к следующему дому!

– Ты смотри! Девочками нас назвал, – орудует садовыми граблями бабка Валерьяновна.

– А чё? Мы ещё ничё! – вытирает чёрное от дыма лицо бригадирша доярок Маргарита Григорьевна.

– Не боись, девки, прорвёмси! – дурачится Марина-библиотекарь. – Настоящая женщина не теряет привлекательности даже с метлой в руках!

Кроме «девочек» на субботнике из «мальчиков» присутствует только вечный трудяга дед Рожнов, да две бабы с соседней улицы притащили своих мужей. Но те сразу решительно заявили, что им нельзя поднимать тяжести по причине больной печени, поэтому весь субботник сидели на пеньках и горячо спорили про внешнюю политику Муамара Каддафи, а затем перешли к роли Патриса Лумумбы в истории освобождения Африки.

– А ты, баба-дура, не лезь в наш мужской разговор, а граблями активней работай! – огрызались они на бабьи призывы включиться в общий процесс. – Ну, имейте ж совесть, дайте людям поговорить по делу. Мы ж не о ерунде какой бабской трендим, а по делу.

– Не лезьте вы к ним, – посоветовала Маргарита Григорьевна. – Мужиков нынче беречь надо. Мужики нынче стали слабым полом, отвоевали у нас это звание окончательно. Им теперь и слова сказать нельзя, реветь начнут. Народ вообще такой нервный пошёл, что и башку проломят, если им замечание сделаешь. Учитель музыки сделал замечание молодёжи, чтобы они не сморкались с балкона, ему камнями все окна выбили. Сейчас вообще никому ничего сказать нельзя.