– Да-а, людей нынче непонятно каким концом делают: псих на психе сидит и психом погоняет, – проворчал дед Рожнов.

– Так пить надо меньше! А то лакают всякую дрянь чуть ли не с детского сада, пока мозги не растворятся.

– Да дайте поговорить о важном, курвы! Вот если бы не Нельсен Мандела, то наступили бы ихнему ЮАРу давно кранты…

– Так, бабоньки, навалились все на этот участок, навалились! – оглушил нас мэр в мегафон. – Всё в ваших же интересах: чем быстрее уберёте около домов, тем скорее приступите к уборке дороги. Так, а кто там в дыму отлынивает?.. А, это мужик чей-то сидит. Ну, пусть сидит… Бабы, навались! Нет такого говна, которое не одолели бы наши бабы, самые лучшие ба…

– Самые лучшие дуры в мире! – переорала мэровский мегафон своим звонким голосом Марина.

– Кхе-кхе, дайте отдышаться, не могу больше, – задыхается в дыму бабка Валерьяновна.

– Не время для отдыха, вперёд! Что вы как тургеневские барышни! Э-хе-хе, не умеют у нас женщины быть женщинами! Настоящая женщина не станет охать над трудностями, как изнеженная белоручка. Настоящая баба коня, панимашь, остановит, в горящую избу не раздумывая войдёт, – разжигал страсти мэр.

– Да какие же мы тургеневские барышни? – возмутилась Марина. – Те барышни не работали, а только изящно передвигались по жизни. А мы уже и на баб не похожи: вкалываем как ломовики. Это ж только в нашей стране могут мечтать о женщине, которая коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт. Чего она там оставила в горящей-то избе? Мужа запойного, который окурком избу и спалил? От такой «гармонии в личной жизни» и в огонь полезешь. Довели задохлики и пьяницы женщину, она и решилась на самосожжение, а Некрасов в это время мимо проходил и восхитился. Вслух восхитятся, а про себя подумают: ну не дура ли.

– Разговорчики в строю! – гудел Арнольд Тимофеевич в рупор. – Ты, революционерка, прекрати тут свои крамольные мысли высказывать. Этак у нас никто работать не станет.

– До чего же надоел горлодёр этот! – шипит кто-то в дыму. – Чтоб у тебя… бензобак сгорел.

Вдруг откуда-то вылезает Лёха-Примус с подобием веника: это мать выгнала его поработать, пока она дома печёт пироги для буфета на станции. Лёха имеет привычку сжирать дрожжевое тесто в сыром виде.

– Я, может быть, мог бы осчастливить всё человечество, – ворчит он, – мог бы совершить что-нибудь этакое возвышенное и благородное, а вот должен метлой махать! Какая пошлость! А я мог бы…

– Мог бы, да «бы» мешает.

Мы дошли до самой железной дороги, страшные, закопчённые. Как раз проходил поезд со стороны границы. Вдоль полотна деревья тоже были вырублены, сложены в штабеля и за ненадобностью никому сжигались путейцами. Иностранцы, у которых на Родине собирают даже огарки спичек и пускают их в новое использование, с ужасом смотрели на проплывающую мимо Россию, прилипнув к стёклам окон. Для них это – сказка, экзотика, миф про Тугарина-Змея, который пролетел над многострадальной Русью, привлекающей исключительно злодеев, повалил деревья, пожёг землю огненным дыханием. Иноземные граждане с недоумением смотрели и на нас, чумазых растрёпанных тёток в поношенных фуфайках с граблями и мётлами, и переговаривались меж собой видимо о том, что неужели вот это и есть те самые хвалёные русские бабы, которые по утверждению современного рынка по торговле людьми являются все, как на подбор, сексапильными красавицами и которых нынче так модно держать в лучших европейских домах в любом качестве…

Лёха показал им выпрямленный средний палец, и они засмеялись, приветливо замахали ему руками, а Арнольд Тимофеевич заворчал из своего укрытия в джипе:

– Да не показывайте вы свою серость перед людьми-то, позорища!

Мы стали расходиться чуть живые от усталости и дыма. У многих оплавились подошвы резиновых сапог от хождения по горящей земле. Поваленные деревья так и не сгорели. Да они и не могли сгореть, потому что только идиотам могла прийти мысль сжечь такие мощные стволы, из которых делают добротные срубы, и они остаются целыми даже после сильных пожаров. Вот как обращаются со строительными материалами в нашей России, где остро стоит проблема жилья для подавляющего большинства населения. Потом мы все дружно ищем причину своих бед в мировом заговоре против нас, горемычных. Тут любой заговор с ума сойдёт, если с нами свяжется.

Стало ещё страшнее, чем было прежде, и теперь такая картина сохранится до июня, пока спасительная трава не закроет жизнерадостным ковром это безобразие. Хотя ожоги и рубцы, где горел мусор, так и будут чернеть всё лето. Бурелом тоже останется на несколько месяцев, а то и лет.

Когда мы подходили к дому, то мужики с больной печенью всё так же вели спор о чём-то возвышенном и упорно искали смысл там, где его нет и быть не может.

* * *

Но жизнь не так трагична, как иногда кажется. Да и кажется-то от усталости или недостатка кислорода, сгоревшего в атмосфере от бесконечных поджогов мусора. Когда это проходит – а в жизни рано или поздно ВСЁ проходит, – то наступает некое просветление.

Просветление наступило в виде приезда той самой «своей руки», которая поддерживала нашего Арнольда Тимофеевича во всех его начинаниях сверху. «Рукой» этой оказался неприметный с виду, но, как говорили, очень влиятельный чиновник. Для простого человека оно без разницы, так как ему ни тепло и ни холодно от этих политических расстановок. Но тут мы убедились, что чиновничество в России всё же играет определённо полезную роль.

Как это часто бывает, мэр свозил своего гостя сначала в баньку, потом они отобедали и сразу отужинали у него дома. И чиновника этого чего-то понесло на природу, а там – поваленные несгоревшие деревья. Подвернул на одной коряге благодетель Арнольда Тимофеевича ногу, упал, пребольно ударился о кусок недогоревшей старой стиральной машины и разразился такой мат, какого вам лучше и не слышать.

Вот за что я люблю наших всевозможных начальников, чиновников и прочих представителей сего многочисленного сословия, так за то, что они умеют вовремя и в нужном месте упасть, споткнуться, поскользнуться или вляпаться во что-нибудь. То есть конкретно приложиться своим драгоценным телом об жестокую нашу действительность, после чего сразу же начинается какое-то движение, смещение с мёртвой точки, которое, казалось бы, уже никогда не наступит. Обожаю их за это! Должно быть, именно для этого они и нужны.

Показательно, что наши власти хронически «не в курсе» того, что известно любому россиянину. Это у них словно бы неизлечимое заболевание какое-то: не знать, что зимой в России имеет место быть гололёд, да и вообще холодно, так что желательно бы топить в учреждениях и просто зданиях. Что весной случаются паводки. Они ничегошеньки не знают о СВОЕЙ стране, которую в последнее время всё чаще называют просто «эта страна»! Словно бы снег и морозы зимой в наших краях – большая неожиданность. Если в Саудовской Аравии морозы ударят, то это, в самом деле, будет большой неожиданностью. А у нас они, насколько я могу судить в качестве туземца, всегда были, есть и будут. Но вот власти наши хронически к ним не готовы. Годами сидят на руководящих постах, а никак не привыкнут, словно их сюда горячим ветром из Аравии принесло. Может, они о погоде по Канарским островам судят? Они как-то больше к тропическому климату привыкли, проводя отпуск в тёплых странах. Я-то не была на Канарах, но вот в энциклопедии о них написано: «Климат тропический, умеренно жаркий и сухой, смягчается пассатами, дующими с севера на восток, и холодным Канарским течением. Температура зимой от +10 до +25, летом от +20 и превышает +40 градусов по Цельсию. Температура воды не опускается ниже двадцати градусов». О климате России в той же энциклопедии написано: «Средние температуры зимой от нуля до минус 40–50 градусов, во многих районах Сибири и Дальнего Востока – многолетняя мерзлота». А амплитуда температур от нуля до минус пятидесяти – сами понимаете, что это такое. Замёрзло, оттаяло, опять замёрзло – и к гадалке ходить не надо, чтобы понять, во что превращаются дороги и все прочие коммуникации.