– Да-а, лучше бы решил, что будешь делать с головой своей. Ты же знаешь, что сам с собой разговариваешь?

На этом моменте я решил прервать внутренний диалог, который так или иначе привел бы к размышлениям о какой-нибудь чепухе. За окном начал тихо накрапывать дождь. Я сидел в кресле и курил очередную сигарету. Увядший цветок никогда уже не возродится. Также, как и наши самые худшие события. Они могут докучать нам воспоминаниями, но они никогда не прорастут в мозг, не распустятся и не привлекут туда злобных пчел.

Я вглядывался в ветхие стены хрущевки. «Когда-нибудь она развалится» – подумал я, надеясь, что она не рухнет вместе со мной. Но разрушение было совсем далеко. Тишина даровала мне спокойствие, а внутренний диалог уложил мысли спать. Я сидел и наслаждался умиротворением. Кажется, это кресло и правда было священным. Повезло тому человеку, который ежедневно здесь медитирует. Впрочем, та еще глупость.

Я решил, что нужно идти. Я спешно встал с кресла, кинул бычок в сторону прохудившейся из-за гноя тыквы и подошел к лестнице. Где-то наверху меня ждал пейзаж. Изменился ли он, пока я шел? И какие мысли он подарит мне сегодня? Может, как это было обычно, он не скажет ничего. Может, расскажет новую историю, и натолкнет на какие-то мысли. Думать об этом было бесполезно. Поставив на размышлениях точку, я выдохнул и уверенной неспешной походкой направился прямиком на одиннадцатый этаж.

Как только я поднялся, меня сразу же встретили две белоснежные единицы, выделяющиеся на фоне тусклых светло-коричневых стен. Под моими ногами был твердый бетонный пол. На этот раз я не мог дать себе покатиться вниз по лестнице. Я должен был идти.

Мир на этом этаже замер. Все будто притихло в ожидании чего-то. Казалось, будто жизнь, поставленная на паузу, решила уйти навсегда. Пыль не выдала свое нахождение, даже когда я резво поднялся на этот этаж. Закат за окном казался картинкой, фотографией, сделанной несколько лет назад, неизменной с момента создания. Молчание этого этажа нарушал лишь я, единственный, казалось, живой элемент остановившейся жизни.

Солнце отбрасывало розовый поцелуй на белые цифры «11» так, что казалось, что они смущаются. Оранжевые и красные полотна, возвышающиеся над линией горизонта, будто бы двигались все дальше, поглощая этот глупый мир, оставляя его в пламени. Хотелось думать, что закат этот был закатом человечества, но он означал всего лишь окончание еще одного дня. Он не сжигал и не уничтожал. Он, как и остальной мир, отправлялся куда-то в мир грез, чтобы завтра вернуться снова.

Я должен был успеть к тому моменту, пока город не погрузился в сон. На закате всегда приятнее смотреть на дома, людей и жизнь в целом. На закате солнце не бьет в глаза, даруя нам свет, но не перебарщивая с ним. Закат – это теплое прощание, пробуждающее скупые слезы счастья. Уходящее солнце напоминало мне мать, которая прочитав сказку на ночь своему ребенку, медленно удаляется из комнаты, гася свет и с улыбкой, оглядываясь, уже ждет твоего пробуждения.

Я приметил людей, возвращающихся с работы, снующих мимо машин и голых деревьев. Они были укутаны в свои плотные одежды, и быстрым шагом шли в свои дома, где их ждало тепло и спокойствие. Хотелось, по крайней мере, в это верить. А я шел наверх, где не было никого. Я был на верном пути. Я не оглядываясь пошел к лестнице.

Я было проскочил мимо предпоследнего этажа, но тут меня окликнул женский голос:

– Кого-кого, но вот тебя я не ожидала встретить, – говорила девушка в длинной футболке, с пышными каштановыми кудрями на голове.

– Ангелина! Я безумно рад, – я улыбнулся ей. – что мне нужно уходить. Было приятно не общаться, успехов!

– Да подожди ты! – наигранно смеясь, ответила она. – как у тебя дела? Давно не виделись, не общались. Я даже соскучилась по твоему сладкому лицу.

– Дела отлично. У тебя спрашивать не буду, потому что не интересно, – спешно отвечал я.

– А у меня все очень хорошо, между прочим. Временами, правда, грустно становится. Не хочешь поговорить?

Я не жаждал разговора. Но сам факт того, что моя ушедшая любовь позвала меня поговорить, как это бывало тогда, меня подбил согласиться. Это была глупая затея, но я не понимал этого.

– Только если у тебя есть сигарета и ты не будешь удерживать меня тут больше пяти минут, – сказал я.

– Ух, какой ты деловой стал! – ухмылялась она. – ну, хорошо. Держи сигарету.

– Ну, и о чем ты хотела поговорить? – мы подошли к окну, и я закурил.

– Да так, – безучастно выпалила Ангелина, чиркая зажигалкой. – чем занимаешься? Нашел девушку?

– Занимаюсь все тем же, чем и раньше – пишу, романтизирую бессмысленные вещи, выпиваю время от времени.

– Ты совсем не меняешься, – она пыталась найти точку соприкосновения. – ну, а любовь?

– Любовь мне непонятна. Да и какой в ней смысл, если она заставляет нас потакать прихотям морально неполноценных людей, так ведь?

– Засчитано, – кивнула она. – так значит, все не очень хорошо? У меня тоже.

– Я не говорил, что все плохо.

– Но ведь так и есть.

– Нет, и я этому безусловно рад, – я докурил сигарету и выбросил ее в закат. – это был самый неинтересный диалог за последнее время. Надеюсь, что больше не встретимся. Прощай!

– Подожди, – сказала она серьезно.

– Что? – устало ответил я.

– Ты же знаешь про Илью?

– Да, знаю.

– Мне очень жаль.

– Ага. Спасибо.

– Ты ведь не сильно расстроен?

– Ты шутишь, что ли? У меня друг умер. Ты сейчас серьезно это спросила? – грозно спросил я.

– Просто ты всегда говорил, что вы не друзья. Да, вы хорошо общались, но другом ты его никогда не называл.

– Во-первых, это мое дело. А во-вторых, если я не говорил, что мы друзья, это не значит, что так не было, – я взял паузу. – и я очень не советую тебе еще раз взболтнуть глупость вроде того, что меня его смерть не расстраивает.

– Прости, – она опустила взгляд.

– Проехали. Я пошел. Всего тебе наилучшего.

– Подожди, – тихо сказала она себе под нос.

– Что еще?

– Сева заходил ко мне вчера. Вы еще общаетесь?

– Вроде того. Мы снова дружим.

– И давно вы виделись?

– Буквально вчера. А что?

– Вчера? – она встрепенулась. – и он ничего тебе не говорил?

– Нет. Слушай, это все очень интересно, правда, но я пойду.

– Он мне рассказал про Илью, – она приняла серьезный вид.

– Ясно. И что?

– Сева рассказал, что он сделал, – на ее глазах проступили слезы. – я думала, что ты знаешь.

– Что знаю? – я