И так, следуя более-менее установленному порядку, словно по пунктам, я проживал каждый свой день. Зная, что за А всегда будет Б, В…

Прозвонил будильник. Проснулся.

Пробил пропуск и в этот самый момент уже почувствовал себя уставшим.

Ждал, пытаясь поработать, когда настанет время ланча.

Спустились вниз, как делали это каждый день, в ресторанчик быстрого обслуживания на углу. Взяли свои подносы и уселись за стол.

* * *

В голове крутятся воспоминания, однотонные, призрачные, гулкие. Я перебираю их одно за другим, наслаждаясь пробегающими мимо пейзажами полей с крышами домов вдалеке и чередой фонарных столбов, изредка перечеркивающих линию горизонта. Я вспоминаю тот обед и понимаю, что настоящих мест, обладающих душой, почти не осталось. Все поглотили сети и франшизы. Они забрали пекарню сеньоры Терезы, превратив ее в дешевый китайский базар. Они стерли с лица земли лавочку Мустиама, который продавал газеты, табак и вкуснейшую картошку. Вслед за ним исчезли продуктовые магазинчики, мастерские часовщиков и сапожников…

Думаю, настанет день, когда франшиза протянет свои щупальца ко всему: воздуху, пейзажам, ощущениям, чувствам… абсолютно всему. Все уже распределено, все подведено под общую черту, все приспособлено к ограниченной рамками и поспешной жизни. Все продумано: входишь, стоишь в очереди, заказываешь по списку, заранее оплачиваешь, забираешь готовый заказ на подносе и ешь, наслаждаясь высоким слогом информационных плакатов: «САМООБСЛУЖИВАНИЕ» и «СПАСИБО, ЧТО УБРАЛИ ЗА СОБОЙ».

* * *

В ту пятницу на обед я ушел один, никого не ждал, ни с кем не хотел общаться.

Сэндвич, бокал пива и кофе, которые я проглотил в один присест, – вот и вся моя еда. А потом как ошпаренный выбежал на улицу.

Я обошел квартал. Снова почувствовал, как увязаю в толпе снующих туда-сюда людей, словно в муравейнике. Кругом пустота. Я шел вперед, бессмысленно бродя по улицам.

Я остановился посреди тротуара, наблюдая за проходящими мимо людьми, чувствуя столкновение других жизней. Посмотрел на девочку, которая шла за руку, как мне показалось, с дедушкой. Она посмотрела на меня в ответ. Два взгляда, между которыми были всего метр дистанции и целая пропасть лет. Секунду мы смотрели друг на друга. Я не мог оторвать взгляда, пока они проходили мимо меня. А затем они растворились среди людей.

Я остался стоять неподвижно, смотря на них и не видя. Я представил себе, как эта девочка сидит у меня на коленях, на моих старых коленках, и задает мне вопрос, который внуки всегда задают своим бабушкам и дедушкам. Когда-то я задавал такой вопрос своим, и вовсе не хотел услышать его от этой маленькой девочки с весенним взглядом. Но услышал.

– Дедушка, а что ты делал, когда был молодым? – вопрос прозвучал, как звонкая пощечина. И…

И…

Я посмотрел вокруг: повсюду люди, размытые лица, мимолетные взгляды, натянутые улыбки, тысячи рук в море тел… внезапно я начал задыхаться.

Я ускорил шаг, пытаясь ухватиться за воздух. Парк – вот моя цель: большое открытое пространство, где нет скопления народа. Перешел несколько улиц и увидел его прямо перед собой. Осталось всего несколько метров, нужно пройти еще один перекресток.

Но светофор переключился на красный свет.

Меня бросило в пот. Вокруг меня толпились люди, а я ненавидел их, ненавидел их всех без причины и повода, мне хотелось, чтобы они исчезли, лишь бы не видеть никого рядом.

И…

Зеленый. И я побежал. Бегом преодолел широкую улицу и направился в парк вместе с моей внучкой, которая все еще сидела у меня на коленях в ожидании ответа.

Стал искать среди деревьев скамейку – место, где я мог отдохнуть хотя бы мгновение от всего, что преследовало меня. Сделал глубокий вдох и снова почувствовал, как задыхаюсь.

Я отыскал лавочку, сел и вдруг понял, что не могу ответить на вопрос.

У меня точно был ответ, но я не мог произнести его. Одно слово, шесть букв. Вот что нужно было услышать той девочке, которая сидела у меня на коленях, но чей вес я вообще не ощущал.

– Ничего, – в конце концов произнес я… И девочка исчезла.

Но, даже избавившись от ее призрака, я продолжал говорить с ней тихим голосом:

– Я проработал более тридцати лет на одном месте, в одной должности, за одним столом, словно робот. Я проводил там времени больше, чем где-либо еще: больше, чем с твоей бабушкой, больше, чем с твоим отцом, больше, чем с кем-либо еще. Я создал свой мир таким, похожим на аквариум, похожим на клетку, похожим…

…

Я замолчал, и повисшая в воздухе тишина заставила ее появиться снова. Теперь она играла с голубями, сидела на песке и кормила их, повернувшись ко мне спиной. Подняв голову, она посмотрела на меня, и я снова испугался этих губ, с которых слетел очередной вопрос. Вопрос, которого я боялся даже больше прежнего:

– А почему?

«Почему? Почему? Почему?» Этот вопрос словно застрял в моей голове.

«Почему?» Она ждала ответа.

«Почему?» Такой простой вопрос и такие жестокие муки.

«Почему?» И я знал, что не смогу уйти оттуда, пока не отвечу ей. Я знал, что, если не сделаю этого, она пойдет за мной дальше. И я снова увижу ее рядом с собой в лифте, в офисе, сидящей за моим столом и рисующей моей зеленой ручкой.

– Не знаю, – ответил я, уже не сдерживая слезы. – Я не знаю. Все прошло так быстро, все было так мимолетно для тебя, для твоего отца, для нее, для меня, я не знаю…

Продолжая плакать, я подошел к ней, но ее уже не было рядом. Стоя на коленях, чувствуя, как песок ускользает сквозь пальцы, я, как в детстве, искал ответа.

Я ждал, ловя на себе удивленные и неодобрительные взгляды офисных работников, одетых в строгие костюмы. Случайные прохожие косились на меня, не скрывая своего презрения. Матери хватали детей и спешно уводили их прочь от того места, где сумасшедший в белой рубашке, сером галстуке и испачканном пиджаке вел себя каким-то странным образом. Для всех я был безумцем, который искал в песке следы своего самосознания: маленькую девочку с зелеными глазами и неуместными вопросами. Под лавиной этих взглядов я почувствовал себя потерянным, заблудившимся, изгнанным, отвергнутым всеми.

Я остался один: все вокруг будто растворились. Один, с горсткой песка в руке, которой я позволял ускользать сквозь пальцы, как позволял делать то же собственной жизни. И пока он падал, я снова мог видеть ее. Она то появлялась, то исчезала, то пропадала вдали,