отдать. А то давал бы каждый месяц по кусочку, ты бы снова нам возвращала. Короче, вот, твои деньги.

Передо мной на столе лежали несколько упаковок пятитысячных купюр, перетянутых разноцветными резинками. Вот тут я не могла пошевелиться.

— Зачем, Архип? — почти шепотом спросила его. — Я же помогала тебе, всей семье. Не надо мне этих денег.

— Неужели ты думаешь, я бы просто так их взял у тебя? Я брал в долг. Правда, затянул с возвратом. Зато теперь можешь и поехать, куда хочешь, и в квартире что-то поменять.

— Не отдам! — закричала Лана и бросилась прямо по столу к нам. — Это мои деньги! Ты у детей отбираешь, чтобы отдать этой шлю…

Не договорив, она попыталась схватить пачку купюр, но брат успел быстрее. Мне показалось, что Лана сейчас зарычит и вцепится в него. Взглянув в этот момент на маму, я увидела в ее глазах страх, смешанный с самодовольством: «А я же вам говорила!»

Мне стало невыносимо находиться в этой комнате. Я встала и вышла вслед за папой, прихватив свою куртку и его телогрейку.

Не сразу удалось его найти. Я уже начала дрожать от холoда; куртка, футболка и джинсы не очень-то удерживали тепло, а погода решила заменить солнечный день хмурым вечером с пронизывающим ветром. Да и неспокойно было на душе от безразличия папы.

Обошла весь небольшой огoродик, за дом заглянула, на улицу вышла, даже хотела пройти на участок брата, но потом опомнилась: уж туда-то папа вряд ли пошел бы. Двухэтажный огромный дом Архипа всегда казался мне чужим, я и была там всего пару раз, не тянуло к ним в гости. Даже не задумывалась, почему, просто не чувствовала желания зайти, пообщаться, словно воздуха там не хваталo.

Наконец, увидела папу с опущенной головой, сидевшего на пеньке в самом углу огорода. Я медленно приблизилась, накрыла его плечи телогрейкой и села рядом. Он так глубоко задумался, что, казалось, даже не заметил меня. А потом вдруг заговорил:

— Я стал ненавидеть людей. Всех. У меня появляется такое раздражение, что хоть в петлю лезь, а потом усталость накатывает. Что случилось? Когда? Как? Где наша семья? Ведь она была. Или нет? Почему все изменилось? Твоя мама не была такой, когда мы встречались. А знаешь, она ведь чуть за другого замуж не вышла. Да-да. Я-то жил в Иванове, а она в деревне. Познакомились, влюбились, она обещала меня из армии ждать. Три года в морфлоте. Я вернулся, а она к свадьбе готовилась. Как увидела меня в тельняшке, в фoрме, с кучерявым чубом… Эх, кажется, что и не было этого вовсе. Но ведь было! А потом родился Архип, и она стала другой. После твоего рождения еще хуже. Чисто генерал в юбке, а мы все перед ней несмышленыши. Поначалу это было забавно, я даже посмеивался на ее поведение, а потом уж поздно стало. Так вошла в роль, что только бы и развестись, но куда я от вас. Да и ее любил… А сейчас вот никого не хочу видеть. Умереть бы скорей.

— Папа! — вскрикнула я и заплакала. — Ты что? Как ты можешь так говорить? А я? Что мне делать тогда?

Он повернулся ко мне и посмотрел так, будто тoлько сейчас понял, что я рядом. Голубые родные глаза с сеткой морщин вокруг, снежно-белые волнистые волосы и улыбка, вдруг несмело появившаяся на губах.

— Стася, малышка, да зачем я тебе? Старый больной дед. Ты молодая красивая, может, ещё устроишь свою жизнь. Правильно сделала, что ушла от Юрки. Как клещ, вцепился. Пусть живет в семье, мучается, как я.

— Пап, а давай я тебя к себе заберу, а? Я сейчас буду дома работать, ты и супчик мне приготовишь, и прогуляешься по городу, и с тетей Зоей поговоришь. У нее там такие перемены!

— Да знаю, звонила она, хвасталась матери. Что ж, Виктор серьезный мужик. Хоть и поздно, но нашел свое счастье.

— Ничего не поздно. И ты можешь изменить свою жизнь. Подумай, ладно?

— Да куда я от своего генерала? Разве брошу ее? Нет уж, помирать, видно, здесь придется. Может, в лес уйду, а там и…

— Все, хватит, — перебила его, чем очень удивила, — перестань говорить такие слова. Я что-нибудь придумаю. Оставаться рядом с этой зловонной клоакой — нет, ни за что.

— Ты прости меня, что не выгнал эту дуру из собственного дома. Да только я уж наученный горьким опытом, пробовал один раз — она так забилась в истерике, что вся улица сбежалаcь на ее крики «убивают». Больная, одно ей слово.

— А Архип что же?

— Так его не было дома-то. Он в Ковров ездил со своим товаром, а эта пришла к нам, начала мать науськивать, я и погнал ее. Прости, дочь, старика слабого.

— Перестань, пап, я и не думала обижаться. Я когда-то давно слышала разговоры в деревне, что там есть такая семья, где по женской линии передается эта болезнь, но никак не могла представить Лану… Она ведь красивая была, помнишь? Худенькая, робкая, голубоглазая, так и жалась всегда к Архипу.

— Красота. Что с нее толку? Увяла, а души нет, вот и получил твой брат за спешку свою. Как с цепи сорвался, ведь месяц-два после армии, и женился, вот вам и семья. Да ну их. Ты лучше утри слезы, да скажи мне, чего светишься, как ясно солнышко? Никакая грязь тебя не цепляет? А? Признавайся, влюбилась, нечто?

— Пап, а ты прямо все видишь, — засмущалась я, а потом вдруг решил рассказать ему, пусть не все, но самое главное. Может, подниму ему настроение. — Никому не говори. Я в командировке пoзнакомилась с мужчиной. Он такой! Необыкновенный. Но он младше меня на восемь лет.

— И хорошо. Мужики-то меньше живут. Тосковать не будете друг без друга. А звать-то его как?

— Не знаю, — ответила я с улыбкой и покраснела.

— Спросить, что ли, не успела? — хитро сверкнув глазами, усмехнулся папа.

— Не захотела.

— И где же он, такой необыкновенный? Почему не забрал к себе?

— Нет, пап, он не будет делать первый шаг. Я знаю, мы говорили о многом. Я сама должна все решить.

— И он будет тебя ждать?

— Не знаю… Только молчок!

— Само собой. Этим… только дай повод. Но я рад за тебя, Стасик, ты заслуживаешь счастья, как никто другой. Прости, что наговорил тут.

— Пойдем в дом. Архип уже увел Лану. Да и мама раза три выглядывала из-за угла. Пойдем. И пока я буду с ней говорить, пожалуйста, не возражай.