Грудь разрывало. То ли от гнева, то ли от боли. Глаза жгло и заволакивало кровавой пеленой. Нечто подобное однажды уже случалось. Там, в особняке Рантор, когда он наконец смог добраться до нее. Только сейчас он не мог направить гнев на того, кто его вызвал. На того, кто лишил права на жизнь его ребенка. И кому он не смог помешать.

Маркус закричал и ударил кулаком стену. Стена, конечно, оказалась прочней. Хрустнули пальцы, на гладкой светлой поверхности остались следы крови. Боль обожгла руку, но не продлилась долго: все зажило в считанные секунды. Мгновенное облегчение тут же прошло и забылось, внутри продолжала клокотать ярость. Следующим стал стул: Маркус схватил его и швырнул в книжный шкаф. Потом повалил сам шкаф. За ним на пол полетел аквариум вместе с мелкими рыбками. Одну из них Маркус затоптал каблуком туфли, практически размазав по полу.

Монстр бушевал внутри, и, повинуясь его воле, Маркус громил то, что почти месяц служило ему домом. Глазки скрытых камер равнодушно наблюдали, записывая каждое его движение.

Я хотела навестить Маркуса сразу после срыва, но мне, конечно, не позволили. В тот день к нему заходил только обслуживающий персонал и только под усиленной охраной. Они убрали последствия вспышки ярости и принесли еду, но Маркус не обратил на них никакого внимания. Его даже не было в зоне видимости камер. Мы оставили зону спальни и ванную комнату без наблюдения, считая, что у него должна оставаться какая-то приватность.

Антуан был против того, чтобы я шла к Маркусу и на следующий день. Мы понимали, что это может быть опасно. Даже если он не кинется на меня, его язык умел жалить больно. Но я все равно настояла. В глубине души мне даже хотелось его гнева, мне казалось, что я его заслужила за то, что допустила.

Он продолжал прятаться от камер на кровати. Лежал в одежде поверх покрывала и безучастно смотрел в потолок. Я подозревала, что он провел так всю ночь.

– Как ты? – осторожно спросила я, опуская бесполезное приветствие, и непроизвольно скрестила руки на груди, словно заранее пытаясь защититься от его словесной жестокости.

– Честное слово, я не сойду с ума, если вы хотя бы на пару дней оставите меня в покое, – проворчал он. – Скорее наоборот.

– Мне очень жаль, что так вышло с вашим ребенком.

– О, тебе жаль? Мне, очевидно, должно сразу полегчать от этого, – не открывая глаз, припечатал Маркус. – Я не нуждаюсь в твоем сочувствии, Нелл. Я не нуждаюсь ни в чьем сочувствии. И в ваших ежедневных визитах я тоже не нуждаюсь.

– Хочешь, чтобы я ушла?

– Хочу, чтобы ты вообще не приходила.

– Ты знаешь, она ведь сама согласилась с тем, что так будет лучше, – зачем-то сказала я. – Лина. Не сразу, но она согласилась, что так безопаснее.

Это было некоторым преувеличением. Когда я впервые озвучила Лине необходимость прервать беременность, она сначала расплакалась, умоляя придумать другой способ. Потом сказала, что предпочтет рискнуть и погибнуть. Потом взбесилась, когда я сказала, что такой вариант никто не допустит. Охрана едва успела вытащить меня из ее палаты.

Сутки спустя, когда меня снова пустили к ней, Лина была уже спокойна. Слишком спокойна, что даже немного пугало. Она не смотрела на меня, так и простояла весь короткий разговор лицом к окну, даже когда я подошла к ней.

– Делайте, что нужно, – бесцветным голосом сказала она. – Только потом или освободите, или усыпите. Я не хочу никого из вас видеть.

– И меня тоже?

– Тебя особенно.

Я знала, что так будет, но не думала, что будет так тяжело это услышать. Казалось, что такое решение освободит меня, но стало только хуже. Я попыталась поговорить с Антуаном, объяснить, что это не выход, но он только сокрушенно покачал головой.

– Все уже решено, Нелл. Она согласилась, руководство согласно. Ты сама знаешь, что и для тебя так будет лучше.

Я уже сомневалась, но протестовать больше не стала. Если Лина смирилась с потерей ребенка, то зачем ее лишний раз баламутить?

С тех пор я ее больше не видела. По крайней мере, в сознании. Мне разрешили навестить Лину, пока она отходила от наркоза после операции по трансплантации, но она спала. Антуан обещал, что как только Лина продемонстрирует желание поговорить со мной, он мне об этом скажет.

– А до тех пор не надо ее провоцировать. Ей и так нелегко.

Я согласилась и с этим. Еще и потому, что чувствовала себя виноватой. Я не была уверена, что выдержу ее взгляд. Ведь в каком-то смысле я предала Лину. Она мне доверилась, а я позволила им сделать это с ней. То, что я стала ее донором и теперь она обрела вожделенную свободу, едва ли могло компенсировать причиненный вред.

Маркус сел на кровати, я видела, как он подавил тяжелый вздох. Потом посмотрел на меня. Я ожидала увидеть в его взгляде с трудом сдерживаемую злость или ненависть, но он был просто серьезен и мрачен.

– Лину создали из той тебя, что проработала в Корпусе Либертад совсем недолго, – напомнил он то, что я и так знала. Его голос звучал как эхо из прошлого. В той же спокойной манере его прототип когда-то объяснял мне, как устроена работа в Корпусе. – Поэтому она так верила в то, что ей здесь помогут. Но Маркус Фрост проработал в Корпусе дольше. А до того служил в армии Федерации. И благодаря ему я знаю, как здесь делаются дела. Так что не ври мне, что у нее был выбор. И не оправдывайся этим. Если тебе удалось создать иллюзию выбора и дать ей поверить, что она сама приняла решение, то это, конечно, лучше, чем открытое принуждение, но не надо мне врать.

Я молча постояла на одном месте какое-то время и согласилась:

– Хорошо.

Поскольку он вел себя спокойно и даже почти не язвил, я осмелилась приблизиться и присесть на кровать с противоположной стороны. Интересно, зачем ему поставили двуспальную?

– Ты хочешь повидаться с Линой? Я могла бы поговорить с Антуаном. Может быть, ей позволят навестить тебя? – предложила я, почти ненавидя себя.

Он вскинул на меня удивленный взгляд.

– Зачем?

– Она ведь тоже наверняка переживает из-за ребенка. Вы могли бы помочь друг другу. Поддержать друг друга.

Удивление в его взгляде сменилось презрением.

– Ты там себе уже вообразила бессмертную любовь двух лабораторных крыс? Просто из-за того, что мы созданы из тебя и Фроста? – он принужденно рассмеялся и отвернулся, свесил ноги с кровати с другой стороны. Теперь я видела только его спину. – Какая же ты все-таки идиотка. Да я солгал, когда сказал, что он к тебе что-то чувствовал. Мне просто хотелось пробить твою невозмутимость. А с Линой я спал, потому что больше все равно не с кем было. Нас было двое, понимаешь? Больше года нас было только двое. Я хоть наполовину ящерица, но все-таки мужчина. Жизнь в лаборатории Рантор и так была далека от идеала, а без секса стала бы совсем невыносимой. Потом Лина интересовала меня как инкубатор для моего потомства. Мне плевать, что она там переживает. Нас больше ничего не связывает. Ребенка нет, она свободна, а я здесь. Мне отныне больше нет до нее дела. Можешь так ей и передать, если увидишь.