Да, слышимость здесь феноменальная. Ни одно слово, сказанное в этом доме, не останется тайной.

Дверь открылась. По спине мазнул холодок.

– Наталья, – произнес Ротберг, останавливаясь позади меня. – Постой. Я не хотел быть грубым. Но тебе лучше забыть про принца. Так будет лучше для… всех.

Я сжала кулаки и повернулась.

– Для кого “всех”?

– Для всего Ленорманна. Если твоя тайна станет известна драконам, даже король не сможет тебя защитить, понимаешь? Он просто не захочет рисковать своим положением. Не забывай, как однажды главы кланов выбрали род Ленорманн для правления нами, так могут и снять!

– Но ведь я тоже могу стать драконом! Просто помогите мне. Дайте шанс.

Вместо ответа Ротберг прошелся по мне сканирующим взглядом. Изучил с головы до ног.

– Здесь опасно, – сказал таким тоном, что мне стало не по себе. – Я прикажу дворецкому отвести тебя в комнату. Там ты сможешь нас подождать.

Затем щелкнул пальцами. На пороге появился уже знакомый мне Конрад. Ротберг отдал короткий приказ, и тот поклонился.

– Леди, ступайте за мной, – услышала я.

Посмотрела в последний раз на отца и пошла за слугой. Но пока мы не скрылись из виду, мой затылок сверлил пристальный взгляд Ротберга. Казалось, он что-то задумал.

***

Я стояла на балконе, в комнате, куда меня привел Конрад, и смотрела вниз, на волны, бьющиеся о скалы. Морской воздух проникал в ноздри, он нес свежесть и запах свободы. Но легче от этого не становилось.

Хмурые мысли не желали меня покидать. Пальцы нервно мяли края рукавов.

Да, не такой встречи с отцом я ожидала. Не такого холодного безразличия.

Неужели Ротберга совершенно не тронуло, что у него есть дочь? И что женщина, которую он любил, умерла.

А любил ли…

Я тяжело вздохнула.

Пора посмотреть правде в глаза. Мы с ним абсолютно чужие люди. Или драконы. И ничего друг другу не должны. Ни он мне, ни я ему.

Он, может, вообще не рад нежданной наследнице. Особенно фениксу.

От этих мыслей на душе становилось все хуже и хуже. Никогда прежде меня так не ранило чужое равнодушие. Сейчас я чувствовала себя ребенком, которого поманили конфетой, а в яркой обертке оказался обычный камень.

Обидно до слез.

За спиной распахнулась балконная дверь.

– Как ты? – спросил, входя, Драмиэль.

Я оторвалась от созерцания моря и повернула голову в его сторону.

– Бывало и хуже.

– М-да уж, тяжелый вышел разговор, – вздохнул он, отмечая мое погрустневшее лицо.

– Зря мы приехали. Только время потеряли.

– Жалеешь?

– Да.

– Понимаю, – Драмиэль подошел ко мне и встал рядом. – Мой брат изменился. Раньше он таким не был.

– Я думала, он любил мою маму. Думала, оставил ее, чтобы спасти. А оказывается, чтобы спастись самому…

– По крайней мере, теперь ты знаешь правду.

– Только что толку? Мою проблему это никак не решает.

– Не спеши. Сегодня он впервые узнал о твоем существовании. Вы хоть и родственники, но пока чужие друг другу. Просто дай ему время.

– У меня его нет. К тому же он ничем и никак не показал, что хочет узнать меня ближе.

– Это все остров. Он лишает нас не только магических сил, но со временем и эмоций. А мой брат здесь уже долгие годы. Боюсь, он совсем разучился радоваться и сопереживать. То, что ты видела, это не он. Это то, что от него осталось. Мы тут с тобой всего пару часов, а я уже своего дракона не чувствую, и ощущения притупились.

Драмиэль поправил ворот рубашки.

– Со мной все в порядке, – хмуро ответила я. – Но вы правы, я совсем не чувствую драконицу. И ваших с Ротбергом драконов тоже не ощущаю.

– А родственную связь?

Я покачала головой.

– Вот видишь, – обрадовался Драмиэль. – Все дело в острове. Проведя здесь десятки лет, Ротберг просто не в состоянии испытывать чувства.

– Десятки?

– Да, его заточили еще при Викорте. А если ты помнишь, Ортред правит уже восемьдесят лет.

Я быстро сопоставила в уме новые данные. И раньше было подозрение, что время в наших мирах течет не параллельно. А теперь слова Драмиэля окончательно меня в этом убедили.

Значит, пять тысяч лет, пролетевшие здесь после разгрома Даргемии, могут оказаться в четыре раза меньшим сроком на Земле. А тот Анорис Тервор – первый владелец моего медальона, мог попасть в наш восьмой век…

– Вам нужно еще раз поговорить. Познакомиться ближе, – Драмиэль прервал мои мысли.

– Думаете, это что-то изменит?

– Не попробуешь – не узнаешь.

– А что он вам сказал, когда я ушла?

– Ну… мы поругались, – дядя смущенно отвел взгляд. – Точнее, ругался я, а он просто молча слушал.

Я понимающе хмыкнула.

– Мне тоже пойти с ним поругаться?

– Хотя бы попытайся поговорить. Через час будет прилив, это лучшее время, чтобы убраться отсюда. Кто знает, когда вы увидитесь еще раз, и увидитесь ли вообще.

Он был прав. Второго шанса король может не дать. А у меня в душе столько всего накопилось, что просто необходимо высказаться. Пусть Ротберг ничего не почувствует от моих слов, ни радости, ни печали, зато мне станет легче.

– Иди, – сказал Драмиэль, развеивая последние сомнения. – Иначе потом пожалеешь, что не пошла.

– Ладно…

Я сделала глубокий вдох, словно хотела унести с собой морской воздух, и покинула балкон.

За дверью комнаты ждал слуга. На мою просьбу отвести к хозяину он кивнул и направился вглубь дома. Я – за ним. Шла и думала, о чем буду говорить. Подбирала слова, искала проникновенные фразы…

Но все казалось пустым и нелепым. Как достучаться до человека, который не в состоянии ощутить твою боль?

Перед тяжелой, украшенной резьбой дверью мой провожатый остановился. Стукнул три раза и отступил.

– Я занят, – раздался резкий ответ.

Ну уж нет, не сегодня.

Я молча толкнула дверь и вошла.

– Я же сказал… – начал Ротберг.

Он сидел в массивном кресле и смотрел в окно. Но при моем появлении повернул голову и замолчал.

– Мы скоро отплываем, – сказала я.

– Знаю, – кратко ответил он.

Его глаза внимательно следили за мной.

– Не знаю, когда мы увидимся в следующий раз… – продолжила я.

– Это неважно, – оборвал он. – Не стоит себя утруждать.

Его нежелание вступать в диалог заставило меня растеряться.

– Но я же хочу с вами познакомиться. Почему вы так упорно отталкиваете меня?

– Потому что я тебе не нужен. Ты прибыла, потому что тебе нужна моя кровь. Если бы не это, я, возможно, до конца жизни не узнал бы, что у меня есть дочь.

Ротберг говорил равнодушным, немного усталым тоном. Но мое