Но для этого не нужно вносить никаких существенных изменений в картину по существу. Достаточно обычно академически или импрессионистски написанную форму свести к плос<кос>тям – получим кубизм. Следовательно, кубизм есть завершение предшествующего хода искусства, отнюдь не новаторство – я подчёркиваю – (футуризм) кубизм – отнюдь не новаторство, господа – область ему подведомственная чрезвычайно узка, и один он никого удовлетворить не может. Гончарова покидает и его, как покидает импрессионизм, превосходя, усваивая интерес к упрощению формы – в этом и сказывается её всёчество. Из влияний отметим Сезанна и Гоген<а> – в духе первого Покос247 и некоторые пейзажи, в духе второго Женщина с обезьяной248. У нас нет оснований говорить, кого из двух Гончарова предпочла. Мимо Гогена она прошла, как впоследствии мимо Матисса, лишь дав несколько вещей, подобных по краскам и строению. Сезанн дал многое для материала, из Сезанна выросла там манера нанесения краски, которая [впоследствии], сочетавшись с линейным построением, привела к лучизму.

После внимания к цвету, форме, материалу и композиции появляется интерес к фактуре, уже вполне выражающийся в деревенском и религиозном циклах. Тут встречаемся с явлением вполне самобытным и столь отличающим Гончарову от других мастеров. Я не нахожу нужным говорить о фактуре и приводить названий – фактура – состояние поверхности картины – единственное, чего не может передать никакая репродукция, и в то же время одна из главных областей современной живописи Гончаровой и её единомышленников, к которой они приходят верные всёчеству – нужно использовать все средства передачи. Стремление к покрыванию краской больших плоскостей, примитивизация раскраски приводят Гончарову к плакатному стилю «Сбора винограда», «Жатвы»249 и некоторых иных вещей. Будучи сама по себе чрезвычайно ценной, эта манера для картины бесполезна и даже вредна, и Гончарова оставляет её, как и кубизм.

Влияние Матисса и влияние Пикассо и применение дивизионизма последнее, что Гончарова берёт у Запада. Уже в деревне много взято у Востока – лубков, вывесок, подносной живописи и материй. Сбор хвороста зимой250 – причудливая по цветущему белыми цветами дереву картина – говорит о японцах. Также и некоторые рисунки. Религиозные композиции, совершенные и оправдывающие наши слова о религиозном искусстве, ясно отмечают паломничество на Восток. Но предаваясь первоисточникам и ратуя за Азию Гончарова, иначе она не была бы всёком, продолжает «всегда пользоваться всеми современными завоеваниями и открытиями в искусстве», как говорит она в предисловии к каталогу московской выставки251. Она вводит футуристическую, орфическую манеру письма. Футуризм в живописи имеет в виду прежде всего передачу динамики вещей посредством дивизионизма, дробления формы. Но дивизионизм в целях передачи движения есть реализм, импрессионизм и в отдельности заслуживает их судьбы. Гончарова вводит дивизионизм и в статику, пользуясь им в целях композиции. Футуристом в живописи Гончарова была меньше всего, правильней, Гончарова никогда не была живописцем футуристом, а лишь дала несколько дивизионистских вещей. Никогда не была футуристом, а лишь сотрудничала с футуризмом – я подчёркиваю это.

Орфизм, симультанизм252 имеют в виду краску, причём и тот и другой с Востока и о них не будем распространяться.

Мы указали, что ещё во время крестьянского периода – я бы сказал периода передвижнического – внешне у Гончаровой проявляется внимание к такой чисто живописной вещи, к такой чистой форме, к<ак> фактура. Разрабатывая и пробуя её, Гончарова часто применяет на одной картине по несколько фактур. Любопытной работой в этом отношении является № 63 В церкви253. Справа лик Богоматери имеет (совершенно) гладкую матовую фактуру, середину занимает фактура уже более сложная – фигура женщины, стёкла же окна написаны занозистой фактурой, почти лучистой манерой. В данном случае фактуры плохо связаны, о чём можно пожалеть. Применение занозистой фактуры весьма многочисленно. Она встречается и в «Евангелистах» и в «Евреях» и в «Белках» (№ 6) 254. Эту же фактуру проводит Ларионов, и через неё и протекающую раскраску приходит к лучизму, который воспринимается и Гончаровой. Лучизм имеет в виду самодовлеющую живопись, отводит фактуре и структуре много места и с этой точки зрения и с точки зрения его обращения с формой является ценным вкладом в живопись. В нём Гончарова освобождается окончательно от самодовлеющей сюжетности.

Лучизм – последняя стадия Гончаровского творчества. Параллельно с изучением всех средств передачи Наталия Сергеевна обращается к стилям и пишет «художественные возможности по поводу Павлина» – павлина китайского лубочного, вышивок, футуристичного, кубистского, египетского и т. п.255 – решительное торжество всёчества и всестильности – следуя положению своего письма – «я утверждаю, что у всякого предмета может быть множество форм выражения и все они могут быть одинаково прекрасными, независимо от того, какие теории с ними совпадут»256.

Взгляд на путь, пройденный Гончаровой, заставляет утверждать: Гончарова не была ни импрессионистом, ни примитивистом, ни футуристом, ни орфистом, она не лучист, но работала в духе импрессионизма, примитивизма, кубизма, футуризма, орфизма, лучизма – никто не владел столькими манерами – принимая от каждого направления то, что оно давало ценного в смысле использования живописных средств.

Гончарова живописный хамелеон, также как хамелеон Пикассо и др. Но она не эклектик, как пытались утверждать некоторые слюнтяи. Быть эклектиком значит заимствовать форму внешне, не понимая построения и тем самым давать плохое. Гончарова брала у каждого направления ценное, потому что она слишком понимает живопись, и это её понимание, влекущее к много дикости бельмо в глазу тех уродов, которые глядят на мир сквозь единственное окно своего стиля, [уродов, мнящих, что красота одна, бельмо в глазу] всевозможных [импрессионистов, передвижников, кубистов, футуристов и прочих недоумников].

Гончарова – всёк, и если её и её единомышленников зовут футуристами и поныне, когда они уже перестали заниматься футуризмом – это печальное недомыслие критиков и толпы. И настоящая выставка убеждает в том, что Гончарова только вот кончает идти ощупью, пробуя, приспособляясь, и сильная начинает творить. [Вы удивляющиеся и негодующие, враги и друзья, вы ещё только в начале пира, который мы готовим Земле. Лакеи только что приготовили стол и поставили приборы. Лучизм(а) – он наши цветы. Мы вам подадим блюда, каких вы не знаете. То, что вы видели, несмотря на всю значительность – <это> только разбеги, господа. Аэроплан <ещё> только что скользил по полю и вот прощай глупая земля. [Он только что отделился, господа.]

<На полях крупно красным карандашом: КАРТИНЫ>

[Таково искусство Гончаровой. Мы, кажется, прошли все залы. Но] Все залы пройдены. Вы готовы вернуться на улицу, полную криками, всползающими по водосточным трубам и оттуда харкающими на нас. Вы готовы вернуться на улицу, заволочённую ненавистью и грызней, подвластную грязному