в глубине души, был доволен, что мои умозаключения оказались достаточно близки к истине. Тогда как профессионал Цыганков, при всех его стараниях, так и не сумел выдать что-либо достоверное.

А так ли он старался на самом-то деле, хотелось спросить мне теперь. Или просто изображал кипучую деятельность? Если верно второе, то в чем причины? Просто выдохся, утратил профессиональные навыки? Или руководствовался какими-то соображениями, которые мне не известны?

Я не стал ему звонить, прослушав сообщение Степы. И Рамису не позвонил. Решил, сначала надо посмотреть самому. Себе-то я могу доверять, как и прежде…

Так вот, касательно похищения. В тот роковой день Артем прогулял последний урок. Предмет был из числа его нелюбимых, он и раньше старался его пропускать. А тут – и карты в руки, заболела постоянная преподавательница, а молодая училка, которую поставили замещать, класса не знала и доверила делать отметки в журнале отличнице-старосте. Человек пять отсутствовали, разбежавшись в соответствии с интересами. Но всем, за исключением одного, который имел официальную причину отсутствия, проставили в соответствующих клеточках плюсики.

Я сперва удивился, как это Цыганков, беседуя с одноклассниками Артема, не дознался до правды. Но позже сообразил: мы сами не афишировали случившегося, не поднимали тревогу. И администрации школы наврали, почему Артем пропустил несколько дней. Если бы стало известно, что Артема похитили, то дети, наверное, сказали бы все, как было. Но они не догадывались об этом и потому считали для себя делом чести прикрыть его перед родителями. То же – и с преподавателями. Училку же никто не пытал, пересчитывала ли она детей по головам, не просил нарисовать схему, кто где сидел, не напрягал вспомнить, кого она вызывала к доске и кому делала замечания за шумное поведение. Как спросили – так она и ответила. Иногда изощренная конспирация только вредит…

Но ведь Цыганков-то должен был это знать!

Это мне простительно лопухнуться в тактике опроса свидетелей. А он – он же все зубы съел на розыскных мероприятиях, нутром должен чуять, с кем следует говорить в лоб, а кому лапшу можно на уши вешать. Получилось, что развесил он всем. И нам самим – в первую очередь.

Вместо скучного изучения химии Артем порулил в компьютерный магазин. Он так делал всегда, когда удавалось закосить школу. Остальные прогульщики, которых не встречала охрана и которым, соответственно, не было нужды к концу занятий возвращаться в школу, разбежались кто куда.

В магазине Артем проторчал минут тридцать пять, выбирая новые игрушки и программы. И пошел обратно, но около школы был остановлен двумя мужиками, один из которых показал ему какую-то ксиву и представился оперуполномоченным, а второй ничего не показывал, так как был одет в форму, но тоже представился – участковым. Они сообщили, что он похож по приметам на подростка, который вырвал у женщины сумку. Наскоро обыскали его, а потом заявили, что необходимо осмотреть содержимое рюкзака, но сделать это можно только в отделении, так как необходимо присутствие понятых, а детский инспектор должен написать протокол, тогда как они писать такие бумаги не имеют права по причине его малолетнего возраста.

Артем говорил, что эти двое показались ему настоящими милиционерами, а потому он их совсем не испугался. Неприятная конечно же ситуация, но не сказать, чтобы жуткая. «Менты» обещали, что если в рюкзаке не окажется запрещенных предметов, то через двадцать минут они привезут Артема обратно. Отделение в двух шагах от школы и машина у них наготове.

Стоит отметить, что я никогда не воспитывал в Артеме ненависти к милиции. К тому времени, когда он достаточно вырос, чтобы воспринимать серьезные разговоры о жизни, представители органов мне уже не досаждали. Мелкие трения, которые иной раз случались, были именно трениями, и не больше. Так что с чего бы мне было наследника против дядей в погонах накручивать? В память о прошлом? Но и в прошлом я, нарушая закон, всегда был готов понести наказание. Только пусть докажут сперва, я-то ведь буду обороняться всеми доступными способами… И, соответственно, по отношению к честным сотрудникам у меня неприязни никогда не было. Я мог делать им гадости и подкидывать неприятности – так это у игры под названием «жизнь» такие установлены правила. Они – по одну сторону черты ходят, я – по другую. А вместе мы делаем одно общее дело…

Так что мой сын ментов не боялся. Более того, испытывал к ним определенное уважение. Как и все, смотрел сериалы по телевизору, а однажды, на полном серьезе, взял да заявил, что хочет в милицейскую академию поступить. Правда, потом таких заявлений он больше не делал. Но, повторюсь, относился он к людям со звездочками нормально, и в ситуации, когда ему предложили проехать, испугался не возможной провокации с подбрасыванием в рюкзак героина (как подумал бы, наверное, более искушенный в уличной жизни пацан), а того, что может вскрыться его отсутствие на последнем уроке.

Его посадили в машину, которая стояла неподалеку. Только сел – брызнули в лицо из баллончика, закрыли нос и рот тряпкой, и он лишился сознания. Очнулся в той комнате, где его потом и нашли. В этом помещении он содержался все время плена. Глаза были постоянно завязанными, даже есть приходилось на ощупь. Но уши ему никто не затыкал. Он слушал и старался запомнить. В последний день перед освобождением похитители много разговаривали между собой, и за базаром, что называется, не следили. На отдельных их репликах и основывался озвученный сыном неприятный для меня вывод.

Вывод, к которому я уже был морально готов.

…Час пролетел незаметно.

– Я во дворе, – сообщил Степа.

Он припарковался недалеко от джипа с моей охраной. Когда я вышел из дома, старший группы охраны поспешно выскочил мне навстречу, а двое других высунулись из приоткрытых дверей внедорожника.

– Оставайтесь здесь, смотрите за квартирой, – приказал я. – Скоро приеду. И никому ничего не докладывать. Ясно?

Старший похлопал глазами:

– А если Лев Валентинович будет звонить?

– Кто тебе платит, я или Лев Валентинович?

Я пошел к Степе. Подумал, что старшой наверняка отсемафорит Цыганкову. Для того личность Степы секрета не представляет, и он сильно удивится нашему вечернему рандеву. Пусть помучается: звонить мне на трубку или изобразить, что ему ничего не известно… Последний раз мы со Степой виделись на похоронах Кушнера, а перед этим, наверное, год назад. На юбилее одного из общих знакомых. Виделись, но не разговаривали, только руки друг другу пожали: Степа основательно отдалился от нашей тусовки.

Задние фонари машины Степана светились красными огоньками. От фонаря к фонарю