на всю шлемовидную структуру, защищавшую его, он поежился. Солнечный свет. Ужасный, серый и такой резкий, что он испытал к нему мгновенную ненависть; он рванулся вверх, словно когтями раздирая глаз; глаз, который никогда не закроется. Солнечный свет. И вновь это чередование дня и ночи, вновь, после пятнадцати лет. Если бы я мог молиться, подумал он, я бы молился. Молился бы, скорее всего, о том, чтобы вид чуть ли не самого старого из богов, солнечного божества, не стал бы предвестником смерти; чтобы я прожил достаточно долго, успел увидеть забытый ритм дня и ночи; чтобы все не закончилось единственным обжигающим, но мимолетным взглядом.

– Я наверху, – сказал он в интерком.

Ответа не последовало. Может быть, батарея наконец села – но огонек внутри шлема горел по-прежнему, хотя сейчас и был еле виден в присутствии полуденного неба над головой. Он яростно потряс интерком; внезапно ему показалось более важным восстановить связь с танком внизу, чем двигаться дальше, – бог мой, подумал он, жена моя и мой брат, мой народ; я отрезан.

Позыв – зарыться обратно вниз; это была паника; она заставила его суетиться как жука: он выбросил на поверхность землю и камни, а какая-то часть их посыпалась вниз – он вырвался наружу из туннеля, хватаясь и цепляясь за липкую и плоскую почву, что была поверхностью, горизонтальной и бесконечной. И он лежал на ней полностью, вжимаясь каждой частью тела, словно пытаясь оставить отпечаток своей фигуры; о да, я оставлю свой след на Земле, подумал он безумно. Вмятина размером с человека; и она не исчезнет, даже если исчезну я.

Открыв глаза, он взглянул на север – север определить было легко, он увидел указания на камнях и на траве, на сухих, коричневых, безнадежно больных пучках худосочной травы под ним и около него; полярное поле притягивало все, разворачивало живущее в свою сторону – а потом он взглянул вверх и удивился тому, что небо оказалось таким серым, вовсе не голубым. Это пыль, решил он. Конечно, от войны; частицы так пока окончательно и не выпали из атмосферы. Он почувствовал разочарование.

Если бы не земля. Что-то живое поползло по его руке; это была хитиновая форма жизни, которой он восхищался все равно – просто помня и зная о ней. В жвалах муравей держал какую-то белую крупинку, и он проводил муравья взглядом; они не были особенно умными как раса, но, по крайней мере, они не сдались. И они остались тут; пятнадцать лет назад они не сбежали: они встретили Dies Irae, День Гнева, и все еще были тут. Чему свидетель этот образец, этот представитель вида; он увидел в насекомом не одного муравья, но всех, и в вечности, словно бы оно выбежало ему на руку откуда-то из безвременья.

И тут залопотал его интерком:

– Эй, президент Сент-Джеймс! Вы наверху? – Бормочущее возбуждение, слишком большое для миниатюрного аппарата.

– Я наверху.

– Рассказывайте же; поговорите с нами, как оно там?

– Прежде всего, – начал он, – небо серое из-за неосевшей пыли. Это в каком-то смысле разочаровывает.

– Да, это досадно! – Они зашаркали, завозились на том конце линии связи.

Николас сказал:

– Я немногое могу разобрать. Руины Шайенна справа от меня; пара зданий все еще стоит, но в остальном там все очень плохо. Руины далеко от меня, на горизонте. Валуны ближе. Вообще-то… – Все могло бы быть и хуже, и он был озадачен. Потому что совсем вдалеке он увидел нечто похожее на деревья. – Согласно телепередачам, – сказал он, – сразу за границей Небраски должна находиться та крупная военная база; как мы и планировали, я двинусь на северо-восток, в надежде…

– Не забудьте, – возбужденно затарахтел динамик, – что, согласно всем слухам, торговцы черного рынка должны жить в руинах городов, в подвалах и старых противоатомных убежищах. Так что если северо-восток покажется малоперспективным, поворачивайте прямо на север, в развалины Шайенна, и попробуйте установить там с кем-нибудь контакт. Я имею в виду, в таком крупном городе должно быть много по-настоящему глубоких подвалов; ну и много частных убежищ, ну, знаете, на индивидуальной основе, для одного-двух парней там или тут. И вот что, не забывайте; они знают, как прятаться от лиди; они должны это уметь. Окей? Как слышите меня?

Николас сказал:

– Окей, слышу вас. Хорошо, я…

– И у вас же с собой та коробка с кусочками горячей фольги, чтобы сбить со следа охотничьи машины, наводящиеся на тепло, верно? И дробинки для тех, которые на изоэнтропическом принципе, – сразу начинайте разбрасывать их вокруг, когда пойдете. Ха-ха, как Гензель и Гретель, верно? Только вы хотите, чтобы хлебные крошки были съедены.

Он осторожно и неуверенно поднялся на ноги.

И тут они схватили его. Он услышал звук их движения; лишь только Николас встал, они явились, и тогда он обернулся к ним с жалким оружием, собранным для него ребятами из мастерских танка. Первый лиди подпрыгнул так, словно был надут гелием и совсем ничего не весил, так что луч его самодельного лазерного пистолета прошел под ним; этот лиди был опытным бойцом и спустился по спирали так, что оказался чуть сзади него; а тем временем второй, согнутый словно сороконожка, мчащийся на огромной скорости прямо на него, вытянул что-то, чего он не смог толком увидеть: лиди не стрелял, а словно пытался ущипнуть его. Он попятился, выстрелил еще раз из несчастного лазерного пистолетика, и хотя какая-то часть механизма лиди и отвалилась, но это было бесполезно, потому что в это время второй, находящийся сзади, зацепил его на крюк. На самом интересном месте, подумал он; крюк потащил его, и он полетел над камнями и пучками травы, словно пойманный машиной, что никак не остановится. Он попытался отцепиться от крюка; тот зацепил его костюм и немного кожи наверху спины, и лиди, очевидно, знал, что он беспомощен; он не мог даже повернуться.

И тут он понял зачем. Что они делали.

Они оттаскивали его от туннеля со всей возможной скоростью; первый – тот лиди, что зацепил его сзади, и второй, хотя и пострадавший, но все же сумевший забить вход в туннель, запечатать его; лиди направил на землю какой-то луч, и почва, камни, жалкая растительность буквально вскипели, испаряясь; от земли ударил пар, и выход исчез, заплывший, уничтоженный. И тут же его прекратили волочить. Лиди остановился, вздернул его вертикально, выбил из руки интерком и тщательно растоптал его. Затем лиди систематически содрал с него все: пистолет, шлем, маску, баллон с кислородом, костюм астронавта – он рвал и потрошил