— Взлом с проникновением. Потрясающе, — говорю я, радуясь, когда мои слова вызывают у него улыбку. А улыбка лучше грусти, в этом нет сомнений.

— Внутри все было совсем не таким ветхим, как я ожидал, — продолжает он, — а напротив стены стоял старый диван. Повсюду валялись газеты. Старые, пожелтевшие. А в дальнем углу было сложено что-то — мне показалось, что это куча веток, — говорит он.

Акцент на «мне показалось» вызывает у меня легкое недомогание. Мне даже почти не хочется уточнять, что же это было. Почти.

— Дай угадаю. Это были не ветки?

— Нет, — отвечает он без всякого выражения. — Не ветки. Кости и мех животных — множества животных. И всего этого было больше, чем осталось бы от животных, которые заползли погреться и потом умерли на месте. Я повернулся и побежал к двери, и тут увидел Виолетту, которая стояла, обняв руками столбик веранды, и улыбалась. Знаешь, я, кажется, даже сказал: «Привет». Она была похожа на куклу, особенно в одном из этих платьев.

— Любая девушка будет похожа на куклу, если утянуть талию до размеров бутылочного горлышка, — раздраженно замечаю я и тут же чувствую себя глупо, когда Джеймс смущенно смотрит на меня.

— Как бы то ни было, — говорит он. — Виолетта взяла меня за руку и сказала, что она рада со мной познакомиться.

— А потом утащила тебя в сарай и укусила, так? — продолжаю я, гордясь тем, как любезно я помогаю ему заполнять пробелы в рассказе. Пять с плюсом мне. Я жду знака подтверждения, подергивания уголков рта, движения ресниц, кивка головы — чего угодно. Но ничего не происходит. — Так? — повторяю я.

Джеймс с неожиданным интересом изучает свои шнурки.

— Ты что, издеваешься? Ты хочешь сказать, что это произошло не той ночью? Ты хочешь сказать, что ты вернулся?

— После смерти родителей я не мог смириться с обычным течением жизни, — говорит он прежде, чем я успеваю спросить, как он мог быть таким идиотом. — И хотя я жил в другом месте с другими людьми, я все равно чувствовал то же самое. Сюзанна каждый вечер готовила ужин в то же время, что и моя мама. Она даже использовала те же самые рецепты из журналов. Каждое утро я просыпался под одно и то же тупое щебетание птичек и каждый день надевал одну и ту же одежду. И все-таки все это напоминало мне о том, насколько теперь все по-другому, насколько все ужасно. Но в Виолетте все было другим. И она, и ее жизнь, и все остальные. Это напоминало то чувство, когда забываешься за книгой или фильмом. Это было спасение.

— Но неужели их безумная странность не заставила тебя насторожиться?

Он награждает меня испепеляющим взглядом.

— Не считай меня таким дураком. Но ведь вампиры находятся за пределами возможного, так? И, кроме того, что-то я не заметил, чтобы ты подняла шум, увидев вампиров в столовой.

— Верно. Но, с другой стороны, я не видела их коллекцию костей.

— Логично, — соглашается он. — На самом деле мне было плевать. Я чувствовал себя как во сне, и происходило все как во сне. Однажды ночью Виолетта спросила меня, хочу ли я, чтобы все это длилось вечно. Я сказал «да». Она укусила меня, приказала мне укусить ее, и к тому времени я настолько утратил связь с действительностью, что послушался. Проснувшись, я подумал: «Ага, теперь, по крайней мере, все никогда не будет по-прежнему». — Он откидывает голову назад. — Это был самый идиотский поступок в моей жизни. Ты не сможешь винить меня сильнее, чем я сам виню себя.

— Ты не мог просто покрасить волосы в фиолетовый и на этом остановиться? — безнадежно спрашиваю я. Когда я представляю себе одиночество и горе, толкнувшие его на это, у меня сжимается горло. Я придвигаюсь немного ближе к нему, чтобы дать ему понять, что я ценю его откровенность. Когда я замираю рядом с ним, он приподнимает одну бровь.

— Ого! Это лучшая сентиментальная история, которая есть у меня в запасе. Что еще должен сказать парень, чтобы заставить тебя придвинуться совсем близко?

Поскольку я ничего не отвечаю, он сам рывком придвигается, преодолев всю дистанцию между нами. Я с пересохшими губами смотрю на тот дюйм, что разделяет теперь наши колени.

— Ты знаешь, что вся твоя кровь сейчас прилила к щекам? — спрашивает он. — Они пылают.

Я резко поднимаю голову и машинально трогаю себя за другие части тела, которые действительно едва теплые.

— Какая разница. Здесь слишком темно, чтобы увидеть это, — с напускной храбростью говорю я.

— Темнота не имеет значения. Это одно из преимуществ моего нового состояния.

— Что?

— Я могу видеть тепло тела, тепло лужи крови. И сейчас твои щеки горят, как два гигантских маяка, — он показывает пальцем на мое лицо, как будто я не знаю значения слова «щеки».

— Я легко краснею, — отговариваюсь я.

— Ага, — говорит он, явно мне не веря. Кажется, наступил идеальный момент для того, чтобы снова сменить тему разговора.

— Итак, какие еще сверхспособности у тебя есть? — спрашиваю я. — Если скажешь, что рентгеновское зрение, я застрелюсь.

Он не отвечает. Видно, что он чувствует себя ' неловко после моего вопроса — он сидит прямо и раскачивается из стороны в сторону. Похоже, мне снова придется поиграть в разгадывание загадок.

— Если судить по Владу, то я бы сказала, что у тебя есть сила убеждения.

— В определенной степени, — осторожно отвечает он.

— И ты стал сильнее?

— Да.

— И у тебя обостренные чувства.

— Да.

— И ты искришься в солнечных лучах.

Он как будто бы собирается ответить «да», но потом вдруг удивленно смотрит на меня.

— А что?

— Ты... м-м-м... искришься? — пробую я снова. Он по-прежнему смотрит недоуменно, и я сбивчиво начинаю объяснять: — Я имею в виду, я помню, что видела тебя на солнце, и никакого сверкания вроде не было. Но тебе, наверное, нельзя долго находиться на солнце?

Кто-то должен вмешаться и сделать универсальными знания о вампирах, немедленно.

Он продолжает смотреть на меня так, словно я только что сообщила ему, что в свободное время люблю жевать траву.

— Солнечный свет не убивает нас, но он делает нас слабее. Как и использование любого нашего дара, — говорит он, и в последнем его слове отчетливо слышится сарказм. — Чем больше мы их используем, тем больше нам нужно...

— Нужно что? — тороплю я его.

— Тем больше нам нужно пить, — отвечает он.

Мой желудок сжимается. Я, конечно, знала,

что вообще-то вампиры пьют кровь. Но ведь это Джеймс. Джеймс! Он любит красные лакричные палочки и сэндвичи с бананами и арахисовым маслом. Я знаю это потому, что он всегда крал их из моей коробки с завтраком и подкладывал на их место записки, на которых было написано: «Джеймс: 1, Софи: О».