другого выхода. Если хан согласится на наши условия и татары завтра не вступят в бой, то с Хмельницким мы как — нибудь справимся. Однако, не годится такие вопросы решать вдвоем. Необходимо срочно созвать военный совет.

— Все же, — заметил Оссолинский, — было бы лучше добиться от хана обещания, что и казаки без татар не начнут сражения.

— В случае принятия нашего предложения, вести переговоры с ханским везирем придется вам, от вас и зависит насколько будет сговорчив Ислам — Гирей.

Канцлер поклонился королю и вышел из палатки. Состоявшийся через полчаса военный совет не занял много времени. Все согласились с предложением Оссолинского, так как ничего другого, кроме сепаратных переговоров с крымским ханом, не оставалось. Да и то, надежда на их благоприятный исход была невероятно мала. По окончанию совета король стал диктовать письмо к хану:

«Ян Казимир, Король Польский Хану Крымскому здоровья желает!

Удивляюсь я тому, что, будучи многим обязанным моему брату Владиславу, который щедро, по — королевски, одарил тебя, как пленника, который был в его земле, а затем свободно отпустил в свое ханство, которым ты и сейчас владеешь, забываешь то наше благодеяние сейчас, когда я выступил против своего изменника и возбуждаешь против меня свою злобу вместе с ним. Его я при своей правде и при надежде, что не буду здесь посрамленным, не боюсь. Однако, если хочешь, чтобы между нами была приязнь, то я обещаю ее тебе по — братски, надеясь на такую же братскую приязнь и с твоей стороны…».

Далее в послании предлагалось обменяться уполномоченными и выработать условия мирного соглашения с учетом готовности выплатить задолженность по дани.

Еще спустя полчаса один из пленных татар с королевским письмом к хану отправился к своим передовым позициям…

… Несмотря на позднее время, запорожский гетман в своем шатре еще не собирался спать, обсуждая с генеральным есаулом Демьяном Многогрешным план завтрашнего сражения, когда на пороге появился начальник его охраны Петр Дорошенко.

— Чего тебе, Петро? — обернулся к нему Хмельницкий.

— Прибыл гонец с письмом от крымского хана к ясновельможному пану гетману, — ответил тот, вручая пакет.

Послание было коротким и, пробежав его глазами, Богдан недовольно, но с едва заметной тревогой в голосе, сказал:

— Хан зачем — то требует меня к себе. Не пойму, какого дидька я ему понадобился среди ночи. Ты, Демьян, — обратился он к генеральному есаулу, — собери полковников и доведи до них диспозицию завтрашнего сражения. — А ты, Петро, поедешь со мной.

Спустя десять минут гетман в окружении десятка всадников из его личной охраны уже двигался в направлении ставки Ислам — Гирея. Огибая польский лагерь по гати, наведенной окрестными крестьянами через Гнезну, Хмельницкий обратил внимание, на то, что, несмотря на позднее время, там еще не ложились спать. В неярком свете костров видны были фигуры жолнеров, снующих по периметру, доносилась негромкая речь, слышны были удары топоров по дереву и стук лопат.

— Готовятся к завтрашнему сражению, укрепляют вал и роют шанцы, — механически отметил он про себя. — Ройте, копайте, но вряд ли вам, панове ляхи, все это поможет. Напрасный труд, лучше бы отдохнули перед боем.

Но все же, тревожное чувство, не покидавшее его с момента получения послания от хана, не оставляло Богдана. Чем больше гетман размышлял о причинах столь позднего вызова, тем сумрачнее становилось у него на душе. Он понимал, что произошло нечто непредвиденное, так как расстался с ханом уже перед самым заходом солнца и они подробно обсудили план завтрашней битвы.

Хмельницкий тревожился не напрасно. Уже после первого обмена приветствиями, хан, принявший его полулежа, облокотясь на подушки, в окружении своих мурз, сообщил, что в завтрашнем сражении татары участия принимать не будут. На недоуменный вопрос гетмана, чем объяснить такое внезапное изменение выработанных буквально несколько часов назад планов, Ислам — Гирей уклончиво ответил, что не видит смысла напрасно проливать кровь правоверных, если желанного результата можно добиться мирным путем. С похолодевшим сердцем Хмельницкий прямо спросил, не предложили ли ему поляки выгодных условий мира. Хан не стал юлить и так же прямо ответил, что король предлагает перемирие на условиях, которые он считает вполне приемлемыми…

В свое расположение гетман возвратился только на рассвете, хмурый как грозовая туча. Сейчас он с чувством глубокого стыда вспоминал, как на коленях упрашивал хана изменить свое решение, доказывая, что победа над поляками практически в их руках и принесет она гораздо большую выгоду хану, чем ему пообещал король. Несмотря на все уговоры, Ислам Гирей оставался непреклонным, заявив, что и от Хмельницкого ожидает прекращения военных действий. В конце концов, хан согласился с тем, чтобы казаки начали битву и даже обещал поддержку татар. Но, если победа не будет достигнута и в этот раз, то он заключит с поляками мир.

— Гетман, чего ты добиваешься? — прямо спросил Ислам Гирей в конце беседы. — Ты завтра и без меня можешь одержать победу, пленить или даже убить короля. Но у кого ты тогда будешь искать защиту казацких прав и привилегий? Кто с тобой станет после этого вступать в переговоры, если ты поднимешь руку на венценосную особу, своего монарха, которому ты принес клятву верности? Одно дело взять в плен Потоцкого или Калиновского, другое дело посягнуть на короля Речи Посполитой. Кто после этого поверит в твои благие намерения? В глазах всех сопредельных государей ты будешь выглядеть бунтовщиком и мятежником.

Видя, что Хмельницкий медлит с ответом, хан с заметным раздражением продолжал:

— Ты, гетман, вышел из Сечи и развязал эту войну, чтобы добиться казацкого реестра в жалких двенадцать тысяч. Ведь именно таким было твое требование к ляшскому сенату даже после Желтых Вод и Корсуня. Мое слово порукой, что король завтра же согласится на реестр в сорок тысяч. Ты хотел, чтобы на Украйне не преследовалась ваша вера. Обещаю, король даст согласие и на это. Ты настаивал на возвращении казацких привилегий, — король возвратит вам их. Хочешь автономию для казаков? И с этим король согласится. Что еще ты хочешь? Пусть Чигирин будет гетманской ставкой? Считай вопрос решенным. Завтра же сами ляхи преподнесут нам мир на тех условиях, которые мы им поставим. Так зачем же зря проливать кровь наших воинов?

— Но я не могу с наступлением утра не начинать сражение, — неуверенно ответил Хмельницкий, — меня не поймут мои же люди. Что я скажу полковникам и старшине?

— Якши, — подумав, решил хан, — да будет так. Начинай битву, но, если до полудня победа не будет достигнута, в твоих же интересах, — в голосе