— Да все просто. Ударили они первыми, а кто первым начал, у того всегда преимущество. Но вот видишь, остановили их, пусть ненадолго, но остановили. Застряли они под Минском, а при ином раскладе могли бы уже и к Смоленску подходить.

— Говоришь, ненадолго остановили? Это что ж, и дальше отступать будем?

— Придется. Силы пока не равны. Слишком много мы потеряли в первые дни. Самолетов не хватает: мы по пять, по шесть вылетов в день делаем, еще и ночь прихватываем, а все одно не успеваем. Танков новых мало, а старые “БТ” против их “Т-IV” не тянут. Противотанковой артиллерии не хватает. Вот они и прут, пользуются моментом.

— И долго мы еще так пятиться будем?

— Не знаю. Знаю одно: война кончится в Берлине.

— Верно говоришь. Не по зубам Гитлер кусок схватил, подавится и захрипит.

Наш разговор прерывает Ольга. Она присаживается рядом и кладет голову мне на плечо. Я обнимаю ее, но она отстраняется.

— Испачкаешься, Андрюша, я вся в крови.

Она принюхивается.

— Наодеколонился, а все равно бензином от тебя пахнет и порохом.

— От тебя тоже пахнет чем-то непонятным.

— Кровью и карболкой.

— Войной от вас обоих пахнет, — поправляет Андрей Иванович.

Через несколько минут Ольгу снова зовут в операционную. Она опять чмокает меня и убегает.

— Молодец девочка, — говорит ей вслед Андрей Иванович, — работает без году неделя, а оперирует так, словно всю жизнь этим занималась. Константин Владимирович только диву дается.

— Чему это я диву даюсь? — раздается голос Гучкина.

— Я про Ольгу Ивановну, как она оперирует.

— Грамотный хирург, опыта ей набраться, и цены не будет, — коротко хвалит Ольгу Гучкин. — Давай, Андрей Иванович, закурим.

Санитар прикуривает папиросу и вставляет Гучкину в зубы. Тот затягивается пару раз и говорит мне:

— Шел бы ты к себе, старшой. Раньше четырех мы не управимся, и Ольга к тому времени будет, мягко говоря, никакая. Да и тебе с рассветом наверняка в бой идти. Долго ли до беды. А отпустить я ее, при всем к вам обоим расположении, никак не могу. Раненые ждать не могут. Увиделись, и хорошо. А так, что зря друг друга травить. Пошлет вам бог нелетную погоду или к нам раненых не завезут, обязательно дам тебе знать.

Гучкин прав, и я даже не хочу возражать.

— Сейчас она закончит, попрощаюсь и пойду.

— Ни пуха ни пера тебе, старшой. Всегда рад буду тебя видеть, только не в качестве пациента. Не сердись.

— Не буду.

Санитар уходит вместе с Гучкиным, и я остаюсь один. На этот раз Ольги нет долго. На крыльцо выходит еще один хирург, курит, как и Гучкин, с помощью санитара и с любопытством на меня поглядывает, вопросами, впрочем, не донимает.

Я успеваю выкурить три папиросы, когда наконец выходит Ольга. Обнимаю ее за плечи и говорю:

— Я, пожалуй, пойду, не буду тебя отвлекать. Работы у тебя невпроворот. Это не свидание, а одно расстройство получается. Найдем время, встретимся без суеты.

— Правильно, Андрюша, я сама сейчас хотела тебе это предложить. Передай привет Сереже. И береги себя.

— Интересно, — усмехаюсь я, — как ты себе это представляешь?

Ольга безнадежно машет рукой.

— Ну, не подставляйся им, будь всегда сильнее их…. Ну, ты понял.

— Понял.

Мы целуемся, и Ольга убегает в операционную. Я снова закуриваю и выхожу на дорогу к аэродрому. Да, свидание получилось неудачным. Что ж, на то она и война, чтобы вмешиваться в нормальную человеческую жизнь и ломать её. К аэродрому подхожу уже в полной темноте. Из-за деревьев появляется часовой.

— Это вы, товарищ старший лейтенант? Вас поздравить следует.

— Это с чем же?

— Орденом вас наградили, Красного Знамени! Майор Жучков сегодня приказ получил, а завтра комдив прилетит, вручать будет.

— Это неплохо! Спасибо за весть.

Эскадрилья уже спит. “Яки” стоят, готовые к завтрашней работе. Забираюсь в палатку, и мне снится Ольга, то в своем зеленом купальнике, то совсем без него.

На войне себя забудь,

Помни честь, однако,

Рвись до дела грудь на грудь.

Драка — значит драка.

А.Твардовский

Утром я сравниваю счет нашей эскадрильи с “Нибелунгами”.

Мы с Сергеем сопровождаем на “пятачок” “Ли-2”. Убедившись, что он нормально сел, разворачиваемся и идем домой. Когда до аэродрома остается минут пятнадцать полета, я слышу вызов с наземного пункта наведения:

— “Сохатый-27”! Я — “Обзор-4”. Укажите ваше место!

— “Обзор-4”! Я — “Сохатый-27”, нахожусь в квадрате 14-И.

— “Сохатый-27”! В вашем квадрате шесть “мессеров” треплют четверку “ишачков”. Помогите!

— Понял, “Обзор-4”, иду!

Набираем высоту и осматриваемся.

— Вон они, Андрей! Слева! — слышу голос Сергея.

Шестерка немцев долбит со всех сторон маленьких тупорылых “ишачков”. Те отчаянно крутятся, уходя из-под огня, и огрызаются из последних сил.

— Ну, хулиганы! На маленьких насели. Сергей! Атакуем ближайшую пару. Я бью ведущего, ты бери ведомого.

— Понял. Пошли!

У нас запас высоты метров триста. Увлеченные боем, предвкушающие легкую победу, немецкие летчики не замечают нас. Это дорого им обходится.

Бью почти в упор. “Мессер” несколько секунд летит прежним курсом, потом из-под фюзеляжа валит густой дым, выбивается пламя, и он проваливается вниз. Успеваю заметить золотую корону на хвосте. “Нибелунг”!

Я подошел слишком близко, и ведомый успевает меня заметить. Он пытается помешать мне, но, атакованный Сергеем, шарахается в сторону и уходит из-под огня.

Остальных “Нибелунгов” как ветром сдуло. Оставшись впятером против шести, среди которых еще и две “Молнии”, они быстро теряют боевой пыл. Я не преследую их. “Ишачкам” за нами не угнаться, а драться вдвоем против пяти “Нибелунгов” мне тоже что-то не хочется.

Подхожу поближе к “ишачкам”. Да, досталось им основательно, как еще в воздухе держатся? У ведущего — рваные пробоины в плоскостях и хвостовом оперении. Видимо, снаряды “мессеров” не раз находили свою цель. У других вид не лучше.

Бросать их нельзя, они станут легкой добычей. Покачиваю крыльями и сигналю ведущему рукой: “Следуй за мной!” Он согласно кивает и пристраивается к нам. Остальные “ишачки” идут за нами.

Зарулив на стоянку и заглушив мотор, говорю Крошкину:

— Рисуй еще одного. Только рисуй не звездочку, а желтую корону.