— Завалил? — радостно спрашивает Иван.

— Угу. Даже чирикнуть не успел.

От приземлившегося “ишачка” ко мне идет коренастый летчик.

— Майор Власенко, командир второй эскадрильи 32-го истребительного полка, — представляется он.

— Старший лейтенант Злобин, командир звена 129-го истребительного.

— Ну, спасибо, старшой! От души! Если бы не ваша помощь, гореть бы нам сейчас всем четверым на берегах Березины. Главное, что обидно, в первом же вылете попались. Только вчера из-под Мурома перелетели. Хорошо еще до аэродрома нас довел, а то они нас так закружили, что я всякую ориентировку потерял. Местность-то еще не изучил.

— Да, вляпались вы капитально. Эти бы вас не отпустили.

— Что это за звери такие были? Я вроде тоже не цыпленок, но эти волки мне оказались не по зубам.

— “Нибелунги”. Спецэскадра СС. В прошлом году они разбили в дым полк английских асов. Теперь вот их против нас бросили. Но они и другими не брезгуют.

— А вы что за звери?

Майор подходит к “Яку” и дивится.

— Ничего себе! И молнии, и лось! Ребятки, гляньте, куда мы попали! — говорит он своим летчикам.

Он заходит с другой стороны, где Иван пририсовывает к ряду звездочек желтую корону, и раскрывает от удивления рот.

— Старшой, это все ты нащелкал?

— Нет, они сами при виде меня попадали, — смеюсь я.

— Гляньте-ка, ребятки, — говорит майор. — Кто там болтал, что немецкие летчики непобедимые, что драться с ними невозможно? Вот! Наглядный пример: умеючи и ведьму бьют. Еще месяца не прошло, а он уже тринадцатого свалил. Вот как воевать надо!

Он смотрит на машину Сергея, и глаза у него округляются. Переводит взгляд на другие “Яки” и качает головой.

— Батюшки-светы! Куда же мы попали? Старшой, объясни мне, неразумному, что вы за звери такие?

— 44-я истребительная дивизия полковника Строева, — коротко отвечаю я.

— Понятно, что ничего не понятно, — качает головой майор Власенко. — Ясно одно: вы здесь не лыком шиты. Не то, что мои птенчики. У меня почти все — вчерашние курсанты, да и техника не чета вашей. Моторы на “ишачках” новые, да что толку: вооружение не заменили. Четыре ШКАССа! Что ими против “мессеров” сделаешь?

Теперь уже моя очередь качать головой.

— Конечно, без пушек и тяжелых пулеметов много не навоюешь.

— Вот я и говорю. На убой нас сюда прислали. Еще одна такая встреча с этими “Нибелунгами”, и… даже я ничего не смогу сделать. Не будешь же всякий раз вас на помощь звать.

— Это ты брось, майор! Скажешь тоже — “на убой”. Ты хоть при них свои эмоции сдерживай, — киваю я на молодых летчиков.

— Ты, конечно, прав, старшой, погорячился я. Но ведь обидно до зеленых соплей! Когда моторы меняли, могли вместо этих трещоток пушки или БС поставить?

— Могли, да, видно, кто-то или спешил шибко, или думал о чем-то другом.

— Вот его бы и посадить в “ишачка” да бросить против “мессеров”!

— Ладно, майор. Пошли с ребятами в штаб. Вас покормить надо, самолеты ваши подлатать и заправить. Судя по всему, работы здесь — на весь день, а тебя уже в твоем полку, наверное, погибшим на боевом посту считают.

Через час над аэродромом появляется пара “ЛаГГов”. В отличие от истребителей 128-го, на “ЛаГГе” Строева нет зверей, только молнии.

— А, гости! — кивает в сторону “ишачков” Строев и здоровается с майором Власенко. — Что, Семен Игнатьевич, проклинаешь начальство, что ко мне тебя не отпустило? Командовал бы сейчас моими орлами.

— Василий Петрович, а кто с ними работать будет? — кивает Власенко на молодых ребят. — Их ведь тоже учить надо, а кому, кроме нас?

— Верно говоришь. В Испании мы с тобой чуть постарше их были, помню, как доставалось.

— Такое разве забудешь!

— Ну а теперь посмотри, какими бойцами я командую. Целый портфель орденов и медалей привез. Грищенко! Тащи сюда баул! — кричит полковник своему ведомому. — А ты, Лосев, строй полк. Пусть твои ребята в следующий полет с наградами идут. Они им и сердце согреют, и дух поднимут.

Наград действительно много. Практически все в полку получили орден или медаль. Сергей, как и я, получил Красное Знамя, а Крошкин — Красную Звезду.

Вручая мне орден, комдив не упускает случая поддеть:

— Ордена мне для тебя не жалко, носи с честью, заслужил и, верю, еще не один заслужишь. А вот на шпалу не рассчитывай, я твои честолюбивые замашки хорошо помню!

И снова начинается боевая работа. Нашу и первую эскадрильи выделяют для сопровождения транспортов на “пятачок” и обратно. Туда “Ли-2” везут горючее, боеприпасы, продукты, людей. Обратно — раненых. Такие же мосты действуют с аэродромов 128-го и 130-го полков.

Летаем три, иногда четыре раза в день. Полетная нагрузка поменьше, зато моральная — на износ. При сопровождении постоянно находишься в напряжении. Тихоходный, тяжело груженный “Ли-2” — желанная добыча для “мессеров”.

Самыми тягостными были возвращения транспортников с “пятачка”. На аэродроме их уже ждали машины и подводы. “Ли-2” загружались ранеными сверх всяких пределов грузоподъемности. Если бы летчикам дали волю, они грузили бы их штабелями. Один командир чуть не угодил под трибунал, когда оставил на “пятачке” весь экипаж и вместо них взял раненых.

Как правило, на посадку мы заходим со стороны Больших Журавлей. Пролетая с “Ли-2” над селом, я всякий раз думаю: “Опять Ольге работу до утра везем”.

Однажды мы доставили очередной транспорт с ранеными. Я стою рядом с “Ли-2” и беседую о чем-то с Волковым. Из самолета выгружают носилки с теми, кто еще сегодня утром дрался на “пятачке” с немцами.

Внезапно мне показалось, что меня окликают: “Андрей!” Оборачиваюсь — никого нет, и снова слышу голос:

— Андрей! Злобин!

Голос доносится с носилок, стоящих на земле рядом с “Ли-2”. На носилках лежит человек, укрытый шинелью. Голова вся замотана бинтами, видны одни глаза. Только когда он называет себя, я вспоминаю Алексея Климова, танкиста, что был на вечеринке, где я познакомился с Ольгой. Я наклоняюсь над ним, и Алексей замечает под расстегнутым комбинезоном мой новый орден.

— У Сергея такой же, — поясняю я.

— Я вижу, ты даром времени не терял. Значит, твои слова, когда ты с Сашкой спорил, не просто словами были. Знаешь, а ему это крепко в душу запало. Умереть как следует и дурак сможет, ты сделай так, чтобы враг умирал.

— А ты видел его?

— Три дня назад. Не знаю, жив ли он теперь. Он на плацдарме со своей батареей чудеса творил. Жарко у них. Ну, вы молодцы! Помнишь, хотел я с тобой встретиться еще раз, песни твои послушать? Видишь, как встретились.

— Это ничего. Главное — живой! Сейчас отвезут тебя в госпиталь, Оля тебя подлатает, а я завтра вечером к тебе с гитарой приду, спою персонально для тебя. Разговеюсь, с начала войны гитару в руки не брал.