— Почему же ты их защитил? Почему не сожрал? — спросила она враждебно.

Лют усмехнулся и закрыл глаза:

— Зачем? Белян — Осенённый. От его крови толку больше. Ну и ещё я сыт. Будь голоден, разумеется, не удержался бы. Как тогда, когда ты кормила меня щами. Но я не голоден. Смог пересилить себя. Хотя это было непросто. Собственное естество всё-таки самый жестокий противник. Жаль, конечно, что Белян умер.

Лесана удивилась:

— С чего ты взял, что он умер? Ихтор с Рустой над ним колдовали, значит, был жив…

— Умер, Лесана, умер. Я же ему горло разорвал, — спокойно сказал волколак. — Тут, уж прости, не удержался. Надо было прикусить и не отпускать, пока вы не сбежитесь, но эти девушки, их запах — всю душу разбередили. Не могу сказать, что Белян мне нравился, однако убил я его не из ненависти. Просто слишком долго был человеком, а когда снова стал зверем, одурел. Всё ведь из-за ваших наузов. Они сил лишают, а потом те прибывают все разом, и животное теснит человечье. Это противно. А ты не попросишь у той бабульки одежду?

Девушка смотрела на него задумчиво:

— Попрошу. Как думаешь, мог ли Белян вызвериться из-за наузов?

Пленник пожал плечами:

— Не знаю. Но, скорее всего, именно из-за них и взъярился. Он ведь Осенённый. Вы его оплели, лишили естества. Заперли Дар. Вот и аукнулось. Безумием. Мне… мне самому было очень тяжко последние дни. Ещё и луна прибывает…

Обережница смотрела на него — спокойного, вроде бы, искреннего…

Ходящий в Ночи.

Не человек.

Он легко может сравнить её с едой и не увидеть в том ничего плохого. Легко может загрызть, а потом развести руками и миролюбиво сказать, что не справился с собой. Надо было только руку отхватить, а тут голова в зубы попала…

— Дай, посмотрю, — она склонилась над оборотнем, чтобы получше разглядеть борозды рваных ран на спине. — Закрой глаза.

— Что?.. — он глухо зарычал, когда сияние Дара осветило каморку.

Ничего страшного. Действительно затягиваются на глазах. Волколак прав — к утру и следа не останется. Девушка погасила огонек и направилась к двери.

— Лесана? — Лют сел на лавке. — Почему ты испугалась, когда я тебя схватил?

Она повернулась и сказала твердо:

— Я не испугалась.

— Испугалась, — оборотень упал обратно на сенник. — Ты пахла страхом. Так вкусно…

Последнее он протянул, мечтательно прикрыв глаза.

— Боялась, что не сдержусь и прибью прямо в коридоре, — буркнула девушка и прикрыла за собой дверь.

Когда в мертвецкую ворвался всклокоченный Зоран, Лашта объяснял второгодкам, как поднимать покойника.

Синее тело голого мужика, лежащее на полу, вяло дрыгалось, колыхалось, но вставать и подчиняться воле начинающего колдуна отказывалось. Взопревший выуч старательно бубнил слова заклинания, и усердно капал кровью на мертвяка. А тому хоть бы хны! Наставник терпеливо наблюдал.

— Никому не выходить! — рявкнул Зоран, нарушая покой мертвецкой, и одним рывком сдвинул массивный, оббитый железом стол, подпирая дверь.

В руке у парня был нож, рубаха разорвана, щека оцарапана, а глаза дикие.

Лашта посмотрел на выуча с удивлением. Донатос, который в дальней части залы учил своих подлетков потрошить оборотня, спокойно сказал:

— Не выйдем. Нож положи. И говори, что случилось.

Послушник, задыхаясь после отчаянного бега, выпалил:

— Кровосос этот — Белян — вырвался! Ильгара об стену приложил, голову ему разбил, потом на меня кинулся… Я только оберег успел сломать, а он уж в шею вцепился.

Услышав это, Лашта быстро кивнул выучам, чтобы отошли в дальний угол. Подлетки сгрудились у стены и теперь с тревогой смотрели на ненадежно, как им казалось, перегороженный вход в мертвецкую.

Донатос же, кропя кровью обережную черту перед дверью, спросил Зорана:

— А Даром его сковать ты, дуболом, и не догадался?

Послушник помотал головой:

— Он после этого только пуще взъярился. Если б Ильгар не подскочил — загрыз бы меня. Я в него вцепился и держу, чтоб не убежал, думаю — ну все… сил больше нет. А он сзади…

Пока парень сыпал словами, Лашта повернулся к своим ребятам и прикрикнул:

— Ну, чего встали, как стадо? Продолжаем, продолжаем… — он кивнул на синюшного покойника.

Выуч, который до появления встревоженного вестника безуспешно пытался поднять мертвеца, снова начал бубнить заклинание. Только теперь запинался и потел ещё сильнее, да к тому же то и дело обеспокоенно косился на перегороженный столами вход.

Зоран сидел на низкой скамеечке и жадно пил воду прямо из кувшина. Уф. Успел…

В этот самый миг, в подпертую столами створку загрохотали отчаянно и громко. Послушники подпрыгнули, а читавший наговор испуганно смолк. И в этой тишине из-за двери раздался звонкий и просительный голос Руськи:

— Дядька, дя-а-адька, ты там? Я что-то дверь открыть не могу… Дядька, невеста твоя совсем расхворалась.

Колдун выругался, в несколько стремительных шагов достиг двери, сдвинул в сторону стол и за шиворот выдернул Руську из коридора.

Зоран тут же захлопнул тяжелую створку, а Лашта перекрыл вход и подновил черту.

— Какая невеста? Я тебе сейчас весь зад синим сделаю! — тряс крефф за ухо пищащего паренька. — Коли взрослый такой по казематам шляться, так и у столба под кнутом выстоишь. Ум на всю жизнь вложу!

Мальчонок скулил, привставал на цыпочки, выворачивал шею и лопотал:

— Эта, лохматая. В жару мечется, всё тебя зовет, я и прибёг. Дя-а-адька, больно ж!

Донатос отпустил красное оттопыренное Русаево ухо и встряхнул мальца, как пыльное одеяло.

— Нечего ночами шастать!

Он бы добавил что-нибудь ещё, да покрепче, но в этот миг в дверь снова загрохотали и на сей раз густым голосом Дарена возвестили:

— Отворяйтесь, поймали!

Снова отодвинули столы, открыли.

— Чего там стряслось? — спросил Лашта. — Как он вызверился-то? Я ж ему сам науз плёл…

— Да, будто спятил, — сказал ратоборец. — Хорошо ещё парень Ольстов не растерялся. Но досталось ему — бок подран, голова разбита.

— Ихтор с Рустой где? — спросил Донатос, направляясь к выходу.

— Там, — махнул рукой вой: — В башне. Храбреца нашего припарками пользуют.

Наузник обернулся к всклокоченному Зорану и приказал:

— К целителям, бегом! — и после этого перевел глаза на Руську, распухшее ухо которого заметно оттопыривалось в сторону и горело, словно головня. — А ты идём. Невесту глядеть.