Беглецы стояли рука об руку и смотрели, затаив дыхание, позабыв на пару мгновений обо всех тревогах. Перед ними была лишь величественная и невероятная красота мира.

– Где искать Баранелли? – спросил Адамс, когда солнце оказалось над вершинами.

– Я не уверена, – ответила Линн смущенно, – но кое-какие предположения у меня есть.

Отель «Линии Наски» на улице Болоньези находился в пяти минутах ходьбы от знаменитых изображений, что объясняло его популярность среди туристов, астрономов, исследователей и сторонников «теории заговора».

То, чем являются линии Наски, впервые увидел в 1939 году американский ученый Поль Косок. Именно ему пришло в голову пролететь на небольшом самолете над пустынной береговой полосой. До тех пор канавки считали частью древней ирригационной системы, но Косок, эксперт по ирригации, быстро опроверг это предположение. Лететь Косоку случилось в день летнего солнцестояния, и американец тут же обнаружил: лучи заходящего солнца ложатся параллельно огромному контуру птицы. Потому назвал коллекцию фигур в пустыне Наска «самой большой в мире книгой по астрономии».

После Косока немецкий математик Мария Райхе изучала геоглифы Наски в течение пятидесяти лет и пришла к заключению, что колоссальные фигуры – часть астрономического календаря людей культуры Наски, возможно также задуманные как послание богам.

Райхе много лет жила в отеле «Линии Наски», тогда называвшемся «Отель туристас», и каждый вечер читала часовую лекцию об археологическом феномене борозд.

Линн помнила, что Баранелли не раз говорил о Райхе в Гарварде, и была уверена: если профессор решил остановиться в гостинице, то, несомненно, выбрал бы «Линии Наски». К тому же обилием отелей здешние края не отличались.

Линн и Мэтт прошли мимо подстриженных газонов, низкорослых пальм, ступили в белое, в колониальном стиле фойе и направились прямо к регистратуре.

Стараясь казаться непринужденной, несмотря на выбитый зуб и общую растрепанность, Линн подошла к стойке и улыбнулась.

– Добро утро! – выговорила, лучась обаянием. – Вы говорите по-английски?

– Немного. – Девица-регистраторша кивнула.

– Отлично! – обрадовалась Линн. – Мы исследователи из Гарварда и договорились встретиться за завтраком с профессором Баранелли, но, кажется, прибыли слишком рано. Можно подождать его здесь?

Девица заколебалась:

– Э-э, вы хотите позавтракать с профессором?

– Именно! – подтвердила Линн.

– Мне очень жаль, но профессора Баранелли в отеле нет.

– Как нет? Он не здесь поселился? – Линн не на шутку встревожилась.

– Здесь. Но уже ушел.

– Куда он мог уйти?

Девица указала за аккуратно подстриженный газон:

– На аэродром, за дорогой. Если поспешите, успеете его перехватить до отлета.

Меньше чем за две минуты они оставили за спиной улицу Болоньези, промчались под металлической аркой и побежали по мокрому асфальту к небольшому зданию диспетчерской. В небе заметили два миниатюрных винтовых самолета. Может, Баранелли уже взлетел? У открытых ангаров они увидели с дюжину машин. Три, кажется, готовились к запуску двигателей. Для такого маленького захолустного аэродрома активность просто удивительная.

Адамс уже коснулся двери в диспетчерскую, когда Линн дернула его за рукав.

– Смотри! – Она указала на самолет, выруливавший на взлетную полосу. – Он там!

Адамс проследил в указанном направлении и увидел полноватого, лысеющего, сильно загорелого типа в очках в стальной оправе, старомодной рубашке и шортах цвета хаки. Тот собирался забраться в кабину.

– Профессор! – завопила Линн на всю округу.

Баранелли обернулся в ее сторону раздраженно, хотя и с некоторым любопытством. Линн махнула рукой и закричала снова. На его тяжелом лице с крупными чертами раздражение сменилось радостью – он узнал ее. Махнул пилоту, чтобы заглушил мотор, и едва ли не бегом припустил навстречу Линн.

– Эвелин! – заорал счастливо с сочным южноитальянским акцентом. – Ради всех святых, ты что здесь делаешь?

– Ищу твоей помощи! – без обиняков ответила она.

Запнувшись на мгновение, Баранелли улыбнулся:

– Конечно, все, что в моих силах! Но лучше поговорим на борту. – Он развернулся и направился к самолету. – Идеальные условия продержатся всего час.

Линн глянула на бывшего мужа и тихонько застонала. Снова в летающую жестянку? О боже… только этого не хватало.

Но поползла следом за профессором в тесную кабину, молясь, чтобы на этот раз – хотя бы один-единственный раз! – удалось приземлиться нормально.

– Бо́льшую часть года наблюдать приходится ближе к полудню или сразу после обеда, иначе все искажает дымка, – объяснил Баранелли, когда маленькая «цессна» оторвалась от взлетной полосы и начала набирать высоту, окунаясь в разреженный горный воздух. – А я недавно обнаружил, что лучшее время все-таки раннее утро. Я уже раз пятьдесят летал смотреть, и, поверите ли, это всякий раз захватывает.

Линн и Мэтт синхронно кивнули. Линн знала, что профессор человек страстный и увлекающийся, в особенности когда рассказывает о работе. Придется постараться, чтобы направить беседу в нужное русло.

– Вы видели раньше линии с воздуха? – спросил Баранелли, едва Линн собралась открыть рот.

Беглецы замотали головой.

– Нет? – Баранелли засветился энтузиазмом. – Счастливчики! Вас ожидает сюрприз! А экскурсовода лучше меня не найти! Если вам повезет, – он заговорщицки подмигнул, – я поделюсь кое-какими теориями насчет линий!

Следующие полчаса самолет лениво кружил над равниной Наска, летел вдоль огромных фигур.

Баранелли работал как машина, делая заметки в потертом блокноте, фотографируя и вычисляя. При этом он не замолкал ни на минуту, с энтузиазмом рассказывая историю рисунков лучше любого профессионального гида.

– Не поразительно ли? – в который раз вскричал профессор. – Отсюда изображения – и грубо исполненные, и совершенные – выглядят бессмысленной массой линий. Но если присмотреться, – он махнул рукой, и пилот сбросил высоту, – замечаешь красоту целого. Можно увидеть, как те вон клинья, – он указал на две колоссальные трапеции, протянувшиеся на две с половиной тысячи футов, – пресечены идеально прямыми линиями длиной в девять миль! А еще есть спирали, треугольники, окружности… Список можно продолжать и продолжать. Знаете, сколько здесь геометрических фигур?

– Представления не имею, – послушно отозвалась Линн.

– Около девятисот! Вы не поверите – девятьсот! Невероятно! – Баранелли, целиком погруженный в мир своих исследований, тарахтел без умолку. – А еще почти семьдесят контуров животных и растений, включая ряд широко известных: колибри, цапли, кондора, собаки, паука, пеликана, обезьяны. Есть и человеческие руки.