– Волосы я помою потом, – решила она и спрыгнула на пол, где исполняла танец высыхания перед сушилкой с теплым воздухом, пока Тик-Так не сказал, что можно остановиться. Тогда она прошла через комнату к туалетному столику и уселась на высокий стул, который сама сюда притащила.

– Чарли, мне надо с тобой кое о чем поговорить, – сказал Тик-Так.

Чарли открыла трубочку с надписью «Коралловые персики» и размазала помаду по губам. Потом прошлась взглядом по тысяче других бутылочек и трубочек, выбирая, чем воспользуется на этот раз.

– Чарли, ты меня слушаешь?

– Конечно, – отозвалась Чарли.

Она взяла бутылку с этикеткой «Гленливет, выдержка двенадцать лет», отвинтила пробку и поднесла бутылку к губам. Сделала большой глоток, потом еще один и вытерла рот тыльной стороной ладони.

– Охренеть! Да это же настоящий виски! – воскликнула она и поставила бутылку, затем потянулась к баночке с румянами.

– Какие-то люди пытались со мной говорить, – сообщил Тик-Так. – Полагаю, они могли увидеть Альберта, и он их удивил.

Встревоженная Чарли подняла голову, размазав при этом полоску румян от скулы до подбородка.

– Ты думаешь, что они стреляли в Альберта?

– Вряд ли. По-моему, им было просто любопытно.

– А мне они ничего плохого не сделают?

– Заранее никогда не скажешь.

Чарли нахмурилась и размазала пальцем черную тушь по всей левой реснице. Повторила на правой реснице, затем нарисовала фиолетовые морщины на лбу. Толстым карандашом очертила брови.

– Что они хотят?

– Они просто любопытные, Чарли. Я решил, что тебе надо знать. Они, наверное, попытаются с тобой поговорить. Позднее.

– А мне с ними говорить?

– Решай сама.

Чарли нахмурилась еще сильнее. Потом взяла бутылку скотча и глотнула еще.

Взяла ожерелье «Рубины раджи» и надела его.

* * *

Полностью одетая и с макияжем, Чарли задержалась, чтобы поцеловать Фуксию и сказать ей, какие у нее замечательные щенки, а потом торопливо вышла на прогулочную палубу.

Когда она там появилась, камера на стене немного опустилась и повернулась на несколько градусов. Из-за этого проржавевший механизм скрежетнул, и Чарли посмотрела на камеру. Динамик возле камеры что-то прохрипел, потом еще раз. Тут из него вырвалось облачко дыма, противопожарный датчик быстро направил на динамик струю пламегасящего газа, после чего сам испустил дух. Динамик помер окончательно.

Странные звуки не были для Чарли чем-то новым. В колесе были места, где грохот разболтанных механизмов за стенами звучал столь громко, что едва можно было услышать свои мысли.

Чарли подумала о любопытных людях, упомянутых Тик-Таком. Камера, наверное, была как раз той штуковиной, что их интересовала. Она повернулась к камере спиной, наклонилась и пукнула на нее.

Она прошла в комнату матери и села рядом с ее кроватью, рассказав о похоронах маленького Альберта. Когда Чарли решила, что пробыла с матерью достаточно долго, она поцеловала ее высохшую щеку и выбежала из комнаты.

Собаки жили одним уровнем выше. Чарли переходила из комнаты в комнату, выпуская их. Ее сопровождала все увеличивающаяся стая лающих и подпрыгивающих шелти. Как обычно, каждая была безумно счастлива ее видеть, и ей пришлось резко заговорить с некоторыми, когда они попытались лизнуть ей лицо. Оклик их остановил – все собаки у Чарли были хорошо воспитаны.

Когда Чарли открыла последнюю дверь, рядом с ней черно-белой волной побежали семьдесят две почти одинаковые собаки. Они промчались мимо другой камеры с мигающим красным огоньком, которая повернулась, следуя за ними, пока стая не скрылась за легким изгибом коридора Танго Чарли.

* * *

Бах сошла с бегущего тротуара на перекрестке 34-й улицы. Она протолкалась сквозь толпу в торговой аркаде и зашла в парк на перекрестке, где деревья были пластиковыми, а спящие на скамейках алкаши – настоящими. Она находилась на восьмом уровне. Здесь на 38-й улице располагались пивные и казино, магазины подержанных вещей, разные миссии, ломбарды и дешевые бордели. Проститутки-одиночки, голые или в вычурных костюмах в соответствии со специальностями, провожали ее взглядами и иногда делали предложения. Надежда умирает последней: эти мужчины и женщины видели ее каждый день, когда она возвращалась домой. Бах махала тем немногим, с кем была знакома – хотя никогда в их профессиональном качестве.

До жилого коридора имени графа Отто фон Цеппелина было полтора километра. Бах прошагала их рядом с бегущим тротуаром. Как правило, тот работал два дня из семи. Ее жилье находилось в дальнем конце «графа Отто», квартира 80. Бах приложила ладонь к сканеру на двери и вошла.

Она знала, что ей повезло жить в такой большой квартире на зарплату стажера. Тут были две комнаты, большая ванная комната и крохотная кухня. Выросла она в гораздо меньшем жилище совместно со многими другими людьми. Квартплата здесь была такой низкой, потому что ее кровать находилась всего в десяти метрах от артериального транспортного туннеля, и пол громко вибрировал, когда каждые тридцать секунд по нему проносились капсулы. Это ей нисколько не мешало. Первые десять лет жизни она спала в метре от районной станции циркуляции воздуха, располагавшейся сразу за тонкой металлической стеной квартиры. Из-за этого она почти оглохла, а из-за бедности смогла вылечить глухоту лишь недавно.

За десять лет проживания на Отто-80 она по большей части жила одна. Пять раз, на периоды от двух недель до шести месяцев, она делила квартиру с любовником, как и сейчас. Когда она вошла, Ральф находился в другой комнате. Она слышала равномерные выдохи и пыхтение – Ральф качался. Бах прошла в ванную, наполнила ванну настолько горячей водой, насколько могла выдержать, погрузилась и блаженно вытянулась. Голубая форменная юбка из бумаги всплыла на поверхность. Бах подхватила ее, смяла и швырнула мокрую массу в туалет.

И промахнулась. Ничего не поделаешь – такой уж выдался день.

Она погрузилась, пока подбородок не оказался в воде. На лбу выступили капельки пота. Она улыбнулась и вытерла лицо мочалкой.

Через какое-то время в дверях появился Ральф. Она услышала его, но не открыла глаза.

– Я не слышал, как ты вошла, – сказал он.

– В следующий раз прихвачу духовой оркестр.

Ральф промолчал, лишь тяжело дышал, постепенно успокаивая дыхание. Она поняла, что это и есть ее самое яркое впечатление от Ральфа: тяжелое дыхание. И еще много-много пота. И вовсе неудивительно, что ему нечего было ответить. Ральф не замечал сарказма. Иногда это делало его скучным, но при таких плечах остроумие ему не требовалось. Бах открыла глаза и улыбнулась своему любовнику.

Низкая сила тяжести на Луне делала трудным для всех, кроме откровенных фанатиков, наращивание такой мышечной массы, какой можно достичь на Земле. Типичный лунарий был выше нормального землянина и, как правило, более тощим.