И пока он занимался с ней любовью, она все видела ту невероятную волну шелти с раскрашенной девочкой в середине.

* * *

После пробежки – десять кругов по прогулочной палубе – Чарли привела стаю в японский сад и дала собакам вволю побегать сквозь высокие сорняки и овощные грядки. Большая часть деревьев в саду погибла. Когда-то здесь было формальное и тщательно ухоженное место для медитации. Четверо садовников из Токио ухаживали за ним полный рабочий день. Теперь они лежали под воротами храма, пруды затянуло зеленой дрянью, грациозный арочный мостик рухнул, а клумбы были погребены под грудами собачьих экскрементов.

Чарли приходилось часть каждого утра проводить на клумбах, кормя мистера Дерьмоеда. Это была цилиндрическая конструкция с большим круглым отверстием в боку – приемником системы утилизации. Он проглатывал собачьи экскременты, сорняки, засохшие растения, почву, объедки – что угодно, что Чарли в него забрасывала. Цилиндр был выкрашен в зеленый цвет, как лягушка, и на нем было нарисовано лицо с большими губами, окаймляющими рот. Орудуя лопатой для мусора, Чарли напевала Песню Перелопачивания Дерьма.

Этой песне ее научил Тик-Так, и прежде он пел вместе с ней. Но в японском саду он уже давно стал глухим. Обычно Чарли надо было лишь заговорить, и Тик-Так ее слышал. Но были некоторые места – и их с каждым годом становилось все больше, где Тик-Так был глух.

– Подними-ка ногу, – пыхтела Чарли, – а хвостик выше ног. Если попаду в беду, ты внесешь залог?

Она остановилась и вытерла лицо красной банданой. Как обычно, вокруг клумбы сидели собаки, наблюдая, как Чарли работает. Уши у них были подняты. Для них все это было бесконечно восхитительным. Чарли же мечтала лишь о том, чтобы уборка поскорее закончилась. Но надо принимать и хорошее, и плохое. И она снова взялась за лопату.

– Я так устала махать лопатой…

Закончив уборку, она вернулась на прогулочную палубу.

– Что дальше? – спросила она.

– Много дел, – ответил Тик-Так. – Из-за похорон ты отстала от графика.

Он отправил ее вместе с новорожденными щенками в медпункт. Там их взвесили, сфотографировали, просветили рентгеном и занесли каждого щенка в каталог. Результаты были переданы в архив для последующей регистрации в Американском клубе собаководства. Быстро стало очевидно, что Конрад вырастет нестандартом из-за неправильного прикуса. Об остальных судить пока было рано. Они с Тик-Таком станут осматривать их еженедельно, и их стандарты были на порядок более строгими, чем у АКС. Большинство тех, кого Чарли признавала нестандартом, на выставке легко стали бы лучшими представителями породы, а что касается животных-производителей…

– Я должна получить право записать большую часть этих родословных в чемпионы.

– Ты должна быть терпеливой.

Терпеливой… ага, это она уже слышала. Чарли глотнула виски. Чемпионка Фуксия со станции Чарли. Вот что реально стало бы гордостью производителя.

После щенков остались еще две собаки из предыдущего помета, которые теперь стали готовы для окончательной оценки. Чарли привела их, и они с Тик-Таком долго и упорно спорили о нюансах настолько тонких, что мало кто их вообще заметил бы. В конечном итоге они решили, что обе собаки будут стерилизованы.

Потом наступило время дневного кормления. Тут Чарли никогда не вводила дисциплину. Она позволяла собакам прыгать, лаять и покусывать друг друга – пока они не начинали слишком уж безобразничать. Она привела всю стаю в столовую (и по дороге за ней проследили три камеры), где уже были наготове лотки с сухим гранулированным кормом и мягкий соевый бургер для нее. Сегодня он был со вкусом курицы, ее любимый.

После полудня наступало время тренировок. Сверяясь с записями, которые Тик-Так выводил на экран, она выбирала одну из молодых собак и водила ее по тридцать минут на поводке по прогулочной палубе, отрабатывая команды «к ноге», «сидеть», «стоять», «лежать», «ко мне» в соответствии со степенью обучения и жесткими графиками, составленными Тик-Таком. Собак постарше она выводила на ринг группами, где они послушно садились в ряд одна за другой, подчиняясь ее командам.

В конце дня был ужин, который она ненавидела. Это была только человеческая еда.

– Ешь овощи, – говорил Тик-Так. – Тарелка должна быть чистой. В Новом Дрездене люди голодают.

Ужин обычно состоял из зеленого салата и мерзкой брокколи, свеклы и подобной дряни. Сегодня это оказался желтый кабачок, а его Чарли любила не больше, чем дырку в зубе. Она проглотила гамбургерную котлету, а потом ковыряла вилкой кабачок, пока не размазала его по тарелке в желтоватую массу, похожую на детские какашки. Половина ее оказалась на столе. В конечном итоге Тик-Так смилостивился и разрешил ей вернуться к обязанностям. Сегодня вечером это был уход за шерстью. Чарли тщательно вычесывала каждую собаку, пока шерсть не заблестела. Некоторые собаки уже улеглись спать, и пришлось их будить.

Наконец, зевая, она вернулась в свою комнату. К тому времени она уже хорошо нализалась. Успев к такому привыкнуть, Тик-Так отнесся к этому с пониманием и попытался вытянуть Чарли из, как ему показалось, черной меланхолии.

– Да все нормально! – огрызнулась она, наслушавшись увещеваний Тик-Тока и обливаясь слезами. В таком состоянии Чарли могла быть довольно отталкивающей.

Пошатываясь, она вышла на прогулочную палубу и побрела от стены до стены, но ни разу не упала. Ну и ладно, пускай даже уродина, но пить она умела. Ее уже давным-давно не тошнило от выпитого.

Лифт находился в бывшей коммерческой зоне. Пустые магазины пялились на Чарли, когда она нажала кнопку. Она сделала еще глоток, и дверь лифта открылась. Она вошла.

Этот момент она ненавидела. Лифт поднимался внутри спицы к ступице колеса. По мере подъема кабины Чарли становилась легче, и такая поездка проделывала забавные трюки с ее внутренним ухом. Она вцепилась в поручень и стояла, пока кабина, дернувшись, не остановилась.

Теперь все стало хорошо. Тут она была почти невесома. А невесомость – отличная штуковина, когда ты пьян. Не надо беспокоиться о силе тяжести, голова не кружится, а если и кружится, то это не имеет значения.

Здесь было единственное место колеса, куда собаки никогда не допускались. Они не могли привыкнуть к падению, сколько бы их здесь ни держали. Но Чарли была экспертом по падению. Когда ей становилось тоскливо, она поднималась сюда и прижималась лицом к огромному окну бального зала.

Люди для Чарли были лишь смутным воспоминанием. Мама не в счет. Хотя Чарли приходила к маме каждый день, она была не живее В. И. Ленина. Иногда Чарли до боли хотелось, чтобы ее обняли. Собаки были хорошие, теплые, они ее лизали, они ее любили… но обнять не могли.

Из ее глаз покатились слезы, а в бальном зале они были совершенно некстати, потому что тут слезинки могли стать огромными. Она вытерла их и выглянула в окно.

Луна опять становилась больше. И что бы это значило? Наверное, нужно будет спросить Тик-Така.