россыпь звезд украсила небосклон, и все вокруг сказочным образом изменилось. Наступила дивная украинская ночь. Сад, пруд и мельница над тихой речушкой напоминали пейзажи непревзойденного мастера света и тени Архипа Куинджи.

Уже через десять минут после отбоя в лагере 404-го артполка воцарилась тишина, которую изредка нарушали голоса патрулей и часовых. Однако отбой был не для всех – Рябов, Колпаков и Валяев сразу после поверки собрались в кабинете Волкова. Причиной экстренного совещания послужила срочная шифрованная радиограмма, поступившая из Особого отдела 16-й армии на имя Рябова. Ее подписал полковник государственной безопасности Василий Шилин. Ссылаясь на данные «Центра», он информировал оперативный состав:

«…Из анализа поступающих оперативных данных, а также материалов допросов задержанной агентуры немецко-фашистских разведывательных органов усматривается, что германская военщина в ближайшие часы готовится совершить крупную военную провокацию.

Так, в последние дни на протяжении всей западной Государственной границы СССР наблюдается концентрация войск вермахта и его сателлитов. Наиболее интенсивные перемещения происходят на минском и киевском стратегических направлениях.

С 17 июня с. г. заметно участились попытки прорыва государственной границы разведывательно-диверсионными группами Абвера. В ходе допросов захваченных в плен диверсантов было установлено, что их основными целями являлись вывод из строя каналов связи, совершение диверсий на транспортных коммуникациях и восстановление связи с глубоко законспирированными агентами.

Наряду с этим, по сведениям территориальных органов госбезопасности, в западных областях Украины, Белоруссии и в Республиках Прибалтики резко активизировались антисоветские элементы и националистические бандформирования…»

Шилин предписывал подчиненным довести до командования частей и подразделений содержание шифровки и совместно «разработать дополнительные организационные и оперативные меры по обеспечению надежной охраны складов с оружием и боеприпасами, поддерживать высокий уровень готовности вооружений к боевому применению. В случае враждебных проявлений со стороны отдельных неустойчивых лиц пресекать их решительно, не допускать среди личного состава панических, пораженческих настроений».

Когда Рябов закончил читать, в кабинете повисла гнетущая тишина. Офицеры, прослужившие в Красной армии не один год, хорошо понимали, что крылось за лаконичными строчками радиограммы чекистов.

– Неужели война? – нарушил затянувшееся молчание Валяев, и на его скулах заходили желваки. Участник боевых действий на реке Халхин-Гол в Монголии, он не раз смотрел смерти в глаза и знал цену жизни.

Колпаков бросил взгляд на Рябова, чье лицо затвердело, потом, обращаясь к Валяеву, с металлом в голосе произнес:

– Василий Константинович, не нагнетай обстановку.

– А я и не нагнетаю, Александр Георгиевич. Я просто констатирую факты, – буркнул Валяев.

– Какие? Те, что в шифровке? Так в ней ясно говорится о провокации. Если речь идет о наших отношениях с Германией, то партия на этот счет четко высказалась в передовице газеты «Правда».

– Александр Георгиевич, я сужу не по газетным статьям, а по фактам. С чего бы это нас в пожарном порядке перебросили из Забайкалья к западной границе?

– Ну, Василий Константинович, ты даешь… Ты что, подвергаешь сомнению оценки партии? – вспыхнул Колпаков. Грозно сверкнув глазами, он добавил: – Извини, но твои рассуждения попахивают настоящим троцкизмом!

– Я… Я – троцкист?! Да я в партии… – взорвался Валяев, и его пальцы сжались в кулаки.

– Прекратите, товарищи! Прекратите! Вася, успокойся, не лезь в бутылку! Александр Георгиевич, а ты не спеши наклеивать на боевого товарища такие ярлыки! Ну какой Василий Константинович троцкист. Мы же его не первый день знаем. Не время сейчас искать врагов там, где их нет, – погасил конфликт Волков и потребовал: – Василий Константинович, карту и схемы на стол! Будем кумекать, что и как делать.

Валяев разложил на столе документы. Схемы расположения складов боеприпасов и ГСМ, автопарка, особо охраняемой зоны, в которой размещались артиллерийские орудия, пестрели обозначениями, понятными только военному человеку. В кабинете было слышно только тяжелое дыхание и шуршание бумаг. В трепетном свете керосиновой лампы лица участников совещания напоминали восковые маски, по стенам метались угловатые тени.

Карандаш Валяева скользнул по общей схеме расположения полка.

– Смотрите, вот здесь, на северной стороне парка артиллерийских орудий, кустарник вырублен не полностью. Предлагаю усилить этот участок парным подвижным патрулем. – Волков кивнул, и Валяев продолжил: – По периметру складов артвооружения, боеприпасов и ГСМ работы по возведению проволочного колючего заграждения завершены полностью. С двадцатого июня на трех сторожевых вышках установлена круглосуточная караульная служба. Однако с учетом значительной протяженности периметра предлагаю на южной стороне дополнительно установить еще одну вышку. За сутки, думаю, справимся. – Кончик карандаша обвел зеленое пятно на схеме.

– Нет у нас этих суток, Василий Константинович! Война уже на… – Волков осекся и посмотрел на Колпакова, тот промолчал, и Волков продолжил: – Хорошо. Бросьте на постройку вышки все силы. К исходу двадцать второго июня выставить пост!

– Есть! – ответил Валяев, и, перейдя к схеме палаточного городка, заметил: – Товарищи, прошу обратить внимание на северную сторону. Здесь лес вплотную подступает к расположению первого дивизиона капитана Линкевича.

– К тому же там есть глубокая и извилистая лощина, по которой легко выйти в расположение дивизиона, – добавил Рябов.

– Верно, Иван Васильевич, – кивнул Волков и распорядился: – Василий Константинович, немедленно на этом участке выставь хорошо замаскированный секрет!

– Есть выставить секрет! За счет кого будем комплектовать, Василий Михайлович? – уточнил Валяев.

– За счет первого дивизиона. Их участок, вот пусть и охраняют! – приказал Волков.

– Есть взять из первого дивизиона.

– Василий Михайлович, с учетом осложнения оперативной обстановки полагаю, что лишним не будет усиление подвижного резерва охраны периметра, – предложил Рябов.

– Логично. Василий Константинович, займись этим вопросом, – распорядился Волков и, завершая совещание, спросил: – Есть еще вопросы, товарищи?

– Василий Михайлович, хотел бы обратить ваше внимание на то, что отдельные командиры под предлогом хозяйственно-строительных работ игнорируют проведение политических занятий с личным составом. С этим надо кончать! – решительно заявил Колпаков.

– Конечно, Александр Георгиевич! Возьми этот вопрос под личный контроль. Все, товарищи, расходимся! Завтра у нас напряженный день. В полку будет работать командир дивизии полковник Краснорецкий, – напомнил Волков.

– Извините, Василий Михайлович, я еще задержу ваше внимание на несколько минут, – обратился к нему Рябов.

– Слушаем тебя, Иван Васильевич.

Рябов достал из кармана листок бумаги со списком фамилий и положил на стол. В нем значилось пять человек. Волков, задержав на них взгляд, спросил:

– И чем же они провинились перед Особым отделом?

– Извините, Василий Михайлович, по соображениям конспирации я не имею права раскрыть существо полученных на них оперативных материалов.

– Конспирация, говоришь… А мне-то что с ними делать?

– Всех пятерых под благовидными предлогами, так, чтобы не насторожить, надо срочно откомандировать в распоряжение заместителя командира дивизии по тылу. Этот вопрос начальник Особого отдела армии полковник Шилин уже лично согласовал с командиром дивизии полковником Краснорецким.

– Ну, раз