Здесь речь шла все-таки о чем-то другом, в чем Мануэль не видел большого вреда, и, поскольку в обращении с тиннитусом он привык к прагматической позиции, он смирился с небольшой дозой дыма в своем кабинете. И аргумент Юлии, что это доставит радость Мерседес, показался ему убедительным. Мерседес понимала, чем она обязана своим работодателям, и была крайне озабочена тем, чтобы как-нибудь сделать для них что-нибудь особенно приятное.

– Siéntese, doctor, siéntese!4 – сказала уборщица, когда Мануэль собрался привстать для приветствия. Он должен сесть, указала она ему, и оставаться там, где он находится, за своим письменным столом.

Затем женщина встала перед ним, подняла перед своим лицом обеими руками жестяную коробку, опустила голову и закрыла глаза. Она долго стояла молча, и Мануэль взирал на ее странную скошенную шляпу, под которой был заметен строгий прямой пробор, который шел точно до середины ее головы и разделял ее блестящие черные волосы на две равные половины. Пончо, накинутое на Мерседес, переливалось разноцветными красками, и на кожаной ленте на ее шее раскачивалась белая звериная лапа. Это была совсем другая женщина, не похожая на ту, что в потрепанном и заляпанном фартуке стояла на маленькой лестнице и с моющим средством в одной руке и с тряпкой в другой протирала оконные стекла, и чем дольше Мерседес так перед Мануэлем стояла, тем более она удалялась от образа той женщины, которую они с Юлией наняли для уборки дома, и превращалась в странную незнакомку в жреческом облачении. Мануэль слегка тряхнул головой, но что-то удерживало его от того, чтобы рассмеяться. И сказать что-нибудь он тоже не решался.

Вдруг Мерседес подняла голову, резко повернулась, целеустремленно двинулась к книжным полкам и сказала: «Aquí!»5. Она поставила коробку возле стеллажа на пол, измерила еще раз взглядом дистанцию и разобрала часть двух нижних полок, причем складывала книги стопкой на столик, стоящий посреди комнаты. Здесь была в основном старая специальная литература.

Мануэль наблюдал за всем этим с некоторым удивлением, он не понимал, почему Мерседес, например, не зажгла свой жертвенный огонек на столешнице, он попытался жестом остановить ее, но Мерседес тотчас подняла руки для защиты и посмотрела на него таким взглядом, какого он никак не ожидал от нее.

Затем она открыла коробку из-под бисквита, достала оттуда белую дощечку, на которой были расположены маленькие фигурки и предметы, и разложила их на столике.

Коробку Мерседес положила перевернутой на ковер, положила на нее крышку таким образом, чтобы ее края были обращены кверху, устроила в ее середине выстилку из запального материала, и на все это осторожно положила жертвенную дощечку. Затем женщина отщипнула несколько листиков шалфея с засохшей ветки, которую тоже принесла с собой, и посыпала шалфеем дощечку. Теперь она взяла коробку спичек, но прежде чем чиркнуть спичкой, она обратилась к Мануэлю: «Доктор, теперь хорошо идея, что ты хотеть, bien?»

Мануэль кивнул и пробормотал вполголоса: – Bien, bien.

И как только занялся маленький огонек, над которым Мерседес, сидя рядом скрестив ноги, размахивала своей веткой шалфея, отчего по комнате равномерно разлился тонкий аромат – аромат неожиданно приятный и пряный, – Мануэль задумался, чего он, собственно, хочет, и, естественно, он это знал уже давно, и для этого не требовалось, чтобы индейская женщина размахивала веточкой в его комнате. Он хотел ясности в вопросе о том, кем была Анна. Тогда, возможно, снова воцарится покой в его ухе.

Мануэль вглядывался сквозь жертвенное пламя южноамериканского нагорья в даль Цюрихского озера, по берегам которого то и дело вспыхивали гирлянды света и по которому проплывал в праздничных огнях прогулочный катер. Бледный полумесяц висел в небе так далеко, как будто он был занят освещением других миров.

– Хороша идея, докторсито? – спросила его боливийка.

Мануэль кивнул с улыбкой:

– Хороша идея, Мерседес.

Затем он уронил голову в ладони и закрыл глаза.

Когда он открыл их снова, Мерседес стояла перед ним. Коробка из-под бисквита была закрыта и стояла на столике, книги были убраны на полку. В комнате все еще висел тонкий туман и все еще струился одуряющий приятный аромат.

Мерседес протягивала ему желтый конверт.

– Estaba detrás de los libros6, – произнесла она и указала на нижние полки стеллажа. – Документос?

– Gracias, – сказал Мануэль, взял конверт и положил на стол, – muchas gracias7.

– De nada, doctor, de nada8, – сказала Мерседес, – qué Dios te bendiga9.

Она поцеловала его в лоб, подошла потом к столику, взяла коробку и покинула комнату.

Мануэль все еще сидел какое-то время в полутьме. Он уже давно не был так спокоен и расслаблен.

Наконец он зажег настольную лампу, еще несколько секунд привыкал к свету и только тогда открыл желтый конверт.

Там было письмо.

Прежде чем он развернул его, он прислушался. Разве это возможно, что в это время еще каркают вороны?

Праздник медленно набирал силу.

В связи с восьмидесятилетием матери Юлии все собрались в загородном ресторане, окна которого доходили до пола и открывали вид на Цюрихское озеро, на горы, поднимающиеся над его южным берегом, Этцель, Флубриг и Аубриг, цепь Гланера и Швейцарские Альпы за ними, тянущиеся от Глениша через Глузберг и через Клариды вплоть до сияющей белизны треугольника Титлиса.

Официантка обошла длинный стол с большой открытой фанерной коробкой, отец Юлии и брат матери, а также брат Юлии выхватили из нее по гаванской сигаре и, несмотря на мягкий протест матери Юлии, запалили их, и тонкое облачко медленно потянулось над их концом стола сквозь лучи солнца, которые преломлялись в нем. Прекрасная погода на улице делала пребывание в замкнутом помещении все более невыносимым.

Молодые люди уже пустились в бегство и развлекались на поле для мини-гольфа, которое тоже принадлежало ресторану. Томас, откликнувшись на настойчивое приглашение матери, пришел с Анной; она, Мириам и две ее кузины, Ладина и Луиза, теперь, смеясь, перекатывали мячи через площадку с искусственными земляными волнами, изогнутыми скатами и смехотворными прудиками – никто из них не был заядлым любителем гольфа, но это было здесь, наверху, единственным местом для развлечения. Томас следил за игрой с записной книжкой, куда он записывал все результаты.