Уже целый час он ворочался в постели и никак не мог заснуть. Лежал ли он на спине, на животе, на левом или на правом боку, сон не шел. Такого с ним давно не случалось. В свои пятьдесят лет он обычно настолько уставал к вечеру, что, прочитав в постели пару страниц какой-нибудь книги, он гасил настольную ночную лампу, чуть слышно со своего боку желал жене спокойной ночи и через несколько мгновений засыпал. И лишь когда мочевой пузырь напоминал ему о себе в два или три часа ночи, бывало так, что затем он уже не мог заснуть сразу, тогда он вставал, снова брал в руки книгу и тихо выскальзывал из общей спальни в свой рабочий кабинет, устраивался там на диване и читал, пока у него не слипались глаза.

Он думал о завтрашнем дне, будет понедельник, а это значило, что его ожидает напряженный рабочий день. В половине одиннадцатого он и его жена отошли ко сну, но светящийся циферблат его часов указывал, что уже почти полночь, он видел, как неумолимо сокращается время отдыха, ибо утром ровно в шесть безжалостно прозвенит будильник. Что делать – встать и удалиться в свой рабочий кабинет с книгой в руках? Он опасался, что так он может разбудить жену, и тогда ему не избежать ее вопроса, почему он не спит. А она непременно спросит, почему он не спит. Тогда ему придется что-нибудь соврать. Порой, когда он совершал какую-то врачебную ошибку или если сталкивался с трудным диагнозом, чреватым осложнениями, что, к счастью, бывало редко, тогда вдруг среди ночи перед его глазами возникал этот несчастный пациент и не отпускал его в сладкие объятия Морфея. На такой случай в его домашней аптечке была упаковка рогипнола, но его угнетала сама необходимость прибегать к наркотическому средству, к тому же он не всегда был уверен в выборе дозировки. Если он принимал целую таблетку, тогда он засыпал быстро, но зато с трудом пробуждался и вынужден был все последующее утро бороться с вялостью; если принимал только полтаблетки, то этого не всегда хватало, чтобы заснуть, да к тому же все равно весь следующий день он чувствовал себя разбитым. Все зависело от серьезности проблемы, принимать целую таблетку или только половину.

Сегодня перед ним стояла весьма серьезная проблема.

Наконец он встал и тихо проскользнул в ванную комнату. Он вынул свою зубную щетку из стакана, прополоскал его, наполнил водой и взял из аптечки на стене целую таблетку рогипнола. Какой-то момент он разглядывал ее, потом поднялся по лестнице в свой рабочий кабинет с таблеткой в одной руке и стаканом – в другой. В призрачном, рассеянном свете, проникающем с улицы, он осторожно подошел к письменному столу, поставил стакан, рядом положил таблетку и включил настольную лампу.

Затем он откинулся в кресле и задумался.

Когда точно это произошло? Двадцать два или двадцать три года назад? Тогда он почти не понял, как же это случилось, как будто все это произошло вовсе не с ним. Постепенно он свыкся с тем, что так или иначе, но это случилось, изменить он уже ничего не может, он никому об этом не рассказывал, быстро бегущее время с каждым днем отодвигало этот случай все дальше на задний план, и в конце концов он стал считать тот случай отошедшим в далекое прошлое. Но сегодня ему внезапно стало ясно, что только в судебной практике может существовать срок давности, но отнюдь не в реальной жизни. Он мог считать себя в каком-то смысле другим человеком в то время, но в его удостоверении личности стояло все то же имя, Мануэль Риттер, и эта его личность призвана теперь к ответу. Он предстал сам перед своей совестью, которая заняла место судьи и ударила по столу своим молоточком в ответ на его попытку найти слова в свое оправдание.

Он глубоко вздохнул и выдвинул ящик письменного стола. Это было так давно, что он уже не помнил точно, куда он спрятал этот конверт.

Он вынул свои документы, среди которых были его служебное удостоверение, справка о прививках и копии его дипломов о медицинском образовании, общем и специальном, оригиналы которых висели в его кабинете, и выложил все это на письменный стол. Когда он взял в руки стопку писем, вошла его жена и положила ему на плечо руку.

– Юлия, – сказал он, – ты меня напугала.

– Смотри-ка, – сказала она, – мои письма. – Женщина слегка провела рукой по его волосам. – Тебя беспокоит, что наш сын так влюблен?

– Действительно, – сказал он, – мы становимся старше на целое поколение.

Их сын сегодня впервые представил родителям свою новую подругу, которую он все последнее время расписывал им с небывалым восторгом.

– Ну, – спросила жена, – о чем я там тебе писала?

Она с улыбкой посмотрела на свои письма с почтовыми марками с изображением испанского короля.

– Я как раз хотел… прости, лучше бы я это перечитал один, – сказал он.

Жена снова положила ему на плечо руку:

– Надеюсь, потом ты сможешь все-таки уснуть.

Он взял ее за руку:

– А ты тоже хранишь мои письма?

– Естественно, – улыбнулась она, – но не будет ли лучше, если ты сейчас примешь свою таблетку. Спокойной ночи, милый.

Женщина склонилась над ним и поцеловала его в затылок.

Он повернулся и обхватил ее голову обеими руками:

– Спокойной ночи, Юлия.

Когда жена вышла из комнаты, он почувствовал себя одиноким, словно ребенок, мать которого, закрыв за собой дверь, оставила его в постели наедине с ночью.

Потом он проглотил таблетку и запил ее полным стаканом воды.

То, что он искал, это были вовсе не ее письма.

Это было нечто другое. Это было единственное, что напоминало о той случайной истории, которая вдруг снова ожила у него перед глазами, как будто это произошло только вчера.

Доктор Мануэль Риттер 5 мая 1983 года на вокзале в Базеле вошел в вагон первого класса поезда, следующего в Цюрих.

Как только он нашел два свободных места, на одно из них он поставил свой чемоданчик, снял плащ, повесил его на крюк наверху и затем сел, все еще тяжело дыша. Мануэль явно опаздывал, но, войдя в здание вокзала, он сразу заметил на большом табло, что его поезд, который должен был уже уйти, все еще не отправлен, и он почти бегом бросился на перрон через подземный переход и успел вскочить в вагон.

Поезд тронулся, и тут кто-то вдруг постучал в окно вагона, на доктора смотрела какая-то женщина – проникновенно, словно с просьбой о помощи, – она сделала еще несколько шагов по перрону в сторону движения поезда и затем исчезла из его поля зрения.

Пожилая пара на другой стороне прохода посмотрела на это с некоторым удивлением, Мануэль улыбнулся, пожал плечами и покачал головой.

Потом он откинулся на сиденье, в то время как поезд тащился через разные железнодорожные стрелки, словно пытаясь нащупать свой путь из города, и с одной из стен прямо в лицо Мануэлю какой-то ковбой протягивал свои дырявые сапоги, в которых он наверняка прошагал немало миль ради рекламы своей сигареты.