Разведчики сделали небольшой привал, поели. Сил прибавилось, сидоры полегчали. До вечера было далеко, а лес вскоре кончился. Хуже того, лейтенант немного ошибся с направлением, и они вышли севернее, к развилке шоссейных дорог. На перекрестке стоял патруль и военные регулировщики, клубилась густая пыль от проезжающих танковых и автомобильных колонн. О том, чтобы перебежать на другую сторону дороги, даже и думать невозможно было.

Теперь привал получился вынужденным. Судя по звукам, передовая была недалеко, километрах в пятисеми, поскольку сюда долетало грохотание пушек и звуки разрывов снарядов. А вот пулеметной стрельбы не было слышно – ее можно было различить километров с трех.

Лейтенант решил ждать ночи. Ведь и пересеки они сейчас шоссе – что дальше? В прифронтовой зоне полно различных частей: танковых, артиллерийских, стоят штабы, тыловые подразделения – незамеченными днем не пройти.

Спали разведчики по очереди – впереди предстояла бессонная ночь.

Все изменилось за секунды. В небе появилась тройка наших штурмовиков «Ил-2», или, как их называли, «горбатых». Они подкрались к шоссе на низкой высоте – за шумом моторов танковой колонны рева авиамоторов не было слышно. Просто с набором высоты в небо взмыли три силуэта, потом они вошли в пологое пике, и из-под крыльев вырвались огненные хвосты – к земле понеслись реактивные снаряды.

Немецкие пехотинцы выпрыгивали из кузовов грузовиков и разбегались. Танки сворачивали с шоссе и разъезжались в стороны, на военном языке – рассредоточивались.

Когда отгремели взрывы ракет, штурмовики развернулись и открыли огонь из пушек. Исчезли они так же внезапно, как и появились.

Разведчики наблюдали за авианалетом с интересом: где они могли еще увидеть штурмовку неприятельской колонны? К великому сожалению разведгруппы, ни один танк не пострадал. Грузовик разнесло на куски, еще два горели, на поле лежало десятка два убитых. Но в душе разведчиков появилась гордость и удовлетворение от увиденного – не все немцам безнаказанно летать над нашими позициями.

Частично разбитая колонна довольно быстро приняла походный порядок. Убитых сложили на обочине, при них остался часовой. Через пару часов прибыл грузовик похоронной команды, и два солдата, судя по очкам, явно нестроевики, упаковали трупы в мешки из крафт-бумаги, довольно плотной и крепкой, погрузили в грузовик и уехали.

Немецкие военнослужащие носили на цепочках на шее жетоны с личным номером, просеченным посередине. Одна половина жетона отламывалась и отправлялась в штаб, другая оставалась на убитом. Придумано было неплохо: мертвого, даже если он сильно обгорал или был изувечен взрывом, можно было легко опознать.

У советских солдат были смертные медальоны, пластиковые пеналы, в которые вкладывались листочки бумаги с личными данными. При попадании в воду или огонь данные с бумажного носителя уничтожались безвозвратно. Тем более что многие бойцы из-за предубеждений листики не заполняли.

Когда стемнело, группа двинулась в сторону фронта. Сбиться с пути было невозможно: слышна была постоянная стрельба, над передним краем взлетали ракеты. При подозрительных звуках, раздававшихся поблизости, разведчики ложились на землю и замирали.

За пару часов они добрались до второй линии траншей. Такие создавались в километре от первой линии – на случай прорыва противника. Солдат здесь было меньше, зато в инженерном плане – доты, дзоты, пулеметные гнезда – были оборудованы лучше.

Дождавшись, пока по траншее пройдет часовой, разведчики перемахнули на другую сторону. Какое-то время они передвигались короткими перебежками, затем ползком.

Впереди послышалась немецкая речь, звуки губной гармошки, и разведчики отклонились влево, подобрались к передовой траншее.

Лейтенант собирался отдать приказ перебраться через траншеи, как совсем рядом чиркнул огонек зажигалки и осветил лица двух солдат, прикуривавших сигареты.

Группа подобралась к дзоту, где находились пулеметчики. Отползли в сторону. Темно. Немцы, вопреки обыкновению, не пускали осветительные ракеты на этом участке, и лейтенанту насторожиться бы – почему? Если наши солдаты ракет не пускали из-за их отсутствия, то немцы не освещали нейтральную полосу, когда к русским в тыл уходила их разведка.

Они благополучно перемахнули поодиночке траншею, порадовались, что нет колючей проволоки. От передовой траншеи ползли. Впереди – сапер, ощупывающий перед собой землю: не было случая, чтобы немцы не минировали ближнюю часть земли перед траншеями противопехотными минами. Особенно любили они прыгающие мины, или «лягушки», как называли их бойцы. В отличие от обычных, нажимного действия, эти взрывались не сразу. Наступишь на нее, уберешь ногу, уже не ожидая подвоха, а вышибной заряд подбрасывает мину, и она взрывается.

Ползти приходилось медленно, друг за другом, вплотную: ведь стоило отклониться в сторону совсем немного, как можно подорваться. Мало того что сам будешь покалечен или убит – группа будет раскрыта. И тогда немцы откроют огонь из пулеметов и минометов, потому что кто может быть ночью на «нейтралке»? Только разведчики, которых противник люто ненавидел. Впрочем, взаимно!

Сапер наткнулся на мину, но уже обезвреженную, со снятым взрывателем. О находке доложил Иванову, который полз следом, упираясь в подошвы сапог сапера. Лейтенант шепотом выматерился, поскольку понял, что не фарт это вовсе – снятая мина и отсутствие осветительных ракет означают, что на «нейтралке» или уже в нашей траншее работает немецкая разведгруппа. Если наши ее обнаружат, то откроют огонь на поражение, и группа Иванова попадет «под раздачу». Но лейтенант уже не мог изменить ситуацию. Хуже всего было то, что группа двигалась точно по пути немецких разведчиков. Тем было легче, они знали схемы минных полей, поставленных своими саперами.

Было обнаружено еще несколько обезвреженных мин, окончательно укрепивших Иванова во мнении – впереди немцы.

Когда, судя по звукам стрельбы, доносившимся из наших и немецких траншей, уже была преодолена большая часть «нейтралки», лейтенант решил принять правее и разминуться с чужой группой, поскольку неизвестно, какова численность немецких разведчиков – иногда они брали наших пленных «на хапок». Подбирались большой группой, врывались в наши траншеи – со стрельбой, метанием гранат, хватали одного-двоих советских военнослужащих и сразу назад. Отбежав на сотню метров, пускали сигнальную ракету, и по русским траншеям, пристрелявшись еще днем, по разведанным целям начинали бить их минометы. Минометчики у немцев были грамотные, опытные, и мины клали точно. И минометами немецкие пехотные части были обеспечены, даже роты имели 50-миллиметровые минометы, не говоря уже о батальонах и полках.

Лейтенант опасался именно такой группы.

Разведчики сделали короткую перебежку, осмотрелись, скорее, прислушались. Глаза к темноте адаптировались, но дальше двадцати метров даже человека ночью не разглядишь, ночь безлунная.

Потом опять ползком. Сапер снова впереди, ощупывая землю перед собой, – теперь опасались уже советских мин. Наши обычно ставили мины противотанковые, ибо танков боялись. Противотанковой артиллерии остро не хватало, гранаты и бутылки с «коктейлем Молотова» можно бросать метров за двадцать пять, подпустив танк вплотную. Только мало какие танкисты подпустят к себе так близко чужого бойца, посекут из пулеметов. Да и связка из четырех-пяти гранат тяжелая, далеко не метнешь.