— Ясно, — вздохнула я. — Спасибо, что прибавил мне головной боли.

— Приезжай, поправим, — предложил Толик.

— Нет уж, сначала я навещу Сипко, — отказалась я. — Или хотя бы его квартиру. Очень надеюсь, что не застану там трупа.

— И я надеюсь.

— Спасибо, мне пора. На обратном пути позвоню или заеду. Я не прощаюсь.

— Договорились. — Толик положил трубку, и я сделала то же самое.

«Ну и ну!» — думала я по дороге в ванную, но даже развить эту мысль не смогла до тех пор, пока не умылась, не оделась и не сварила себе кофе. Только вооружившись сигареткой и чашкой крепкого, свежесваренного кофе, я попыталась логически выстроить свои мысли. По предположению патологоанатома, господина критика кто-то навестил и помог затянуть на его шее петлю. После этого вполне можно было бы предположить, что и с господином Высотиным поступили подобным образом. Но я предполагать подобное не осмелилась. Вместо этого я решила посоветоваться с косточками и извлекла заветный мешочек из ящика стола. Я затушила сигарету и, взяв двенадцатигранники в ладони, задумалась над судьбой Высотина, над его смертью и смертью Григорьева. Смогу ли я проследить одну и ту же карающую руку?

Кости выдали следующее: «7+21+25». Это означало: «Предостережение против человека, который не ответил когда-то на удар и утверждение. Этот человек не забыл обиды и не позволил себя простить». Знак был многообещающим. Вот только бы еще разгадать, что он означает.

Я со вздохом отложила кости. Как нередко случалось, далеко не сразу я поняла смысл послания, а порой бывало, что понимала его и вовсе слишком поздно. Но в любом случае можно было сделать вывод, что косточки указывали на кого-то, кому был нанесен удар.

Допив кофе, я оделась и вышла из квартиры, направляясь в сторону Юбилейного поселка и стараясь ни о чем не думать. Иногда, для того чтобы понять происходящее, которое в данном случае оставалось для меня тайной за семью печатями, полезно расслабить мозги. Нередко разгадка приходит сама в моменты, когда меньше всего этого ждешь.

Правда, по дороге никакая гениальная идея меня не осенила. Однако я постаралась не расстраиваться. Оставив машину у единственного подъезда, я поднялась на третий этаж и позвонила в дверь под номером двенадцать. Мне никто не ответил, что меня не удивило. Я позвонила еще раз, потом — еще. Я звонила так настойчиво, что, окажись в квартире кто живой, он непременно не выдержал бы, но увы — никто за дверью и не шелохнулся, что заставляло думать, что никого дома нет, по крайней мере никого живого. На этот раз я воспользовалась предусмотрительно захваченными из дома отмычками и, надев перчатки, приступила к взлому, как настоящий вор-домушник. Дверь была добротная, прочная, хотя и не железная, а вот замки оказались плохие, открылись только минуты через две. Я проскользнула внутрь, осторожно прикрыв дверь за собой.

Передо мной оказалась обычная двухкомнатная квартира, небогато обставленная, что вполне понятно, ведь у санитара морга зарплата небольшая. Кто же все-таки его ко мне подослал и зачем? Как-то я до сих пор об этом не задумывалась…

Я заглянула в гостиную, потом на кухню, отметив, что женщины здесь вряд ли обитают или, по крайней мере, задерживаются ненадолго: запущенная квартирка, истинно холостяцкая. В спальню я заглянула в самую последнюю очередь, боясь, что оправдаются мои самые неприятные ожидания. Даже в ванную с туалетом сунула нос, только бы оттянуть этот миг! Но куда там!

Толкнув дверь спальни, я тут же закрыла лицо руками и выругалась про себя. Сипко лежал поперек заправленной кровати на животе в неестественной позе, скорчившись, будто от сильной боли. Лица его не было видно. Я подошла ближе. На тумбочке белела записка, первые слова которой чуть не повергли меня в суеверный ужас, потому что это опять была просьба никого не винить в случившемся. А дальше следовало небольшое дополнение: «Просто устал жить», подпись и сегодняшняя дата. Значит, он умер ночью. Я пожала плечами, осторожно наклонилась к телу, преодолевая отвращение. На кровати рядом с телом лежал пустой шприц, на руке покойного виднелся след от укола. Вкололи прямо в вену. Голова трупа была вывернута, руки откинуты назад, стеклянные глаза, серое лицо, а у раскрытых губ застыла пена. Я справилась с естественным позывом и вышла из спальни. Надо было звонить в милицию.

Я набрала номер и сообщила о трупе. Сказала, что буду ждать, а потом, в ожидании приезда милиции, решила осмотреть квартиру более тщательно. Забегая вперед, признаюсь, что ничего подозрительного или хотя бы занимательного я не обнаружила. Позже и милиции не удалось найти никаких отпечатков пальцев. Что же касается милиции, то, оказывается, не я одна ее вызвала. Мое вторжение было замечено вездесущей соседкой напротив, и среагировала она очень оперативно. Уже через пять минут я услышала звук открываемой двери — ведь я ее только прикрыла, и в следующее мгновение на меня было направлено два пистолетных дула.

— Руки за голову! — рявкнул молодой паренек в форме.

— Ребята, — миролюбиво произнесла я, поднимая все же руки, — вы не поняли. Это я вам звонила.

— Что? — недоверчиво протянул второй опер.

— Это я вам звонила насчет трупа, — деликатно пояснила я. — Он там, в соседней комнате.

— Какой труп? Это ограбление! — не поверили мне парни с пистолетами. — Что? Так еще и убийство?

— Это не ограбление и не убийство. Это — самоубийство, — сказала я. — Можете проверить сами.

Один из оперов пошел все-таки в спальню, а другой по-прежнему целился в меня.

— Серый, я не понял, — парень вернулся бледный и растерянный. — Там действительно труп.

— А вы кто? — грозно спросил меня Серый.

Пришлось объяснять, кто я и что здесь делаю. Потом пришлось показывать лицензию и просить узнать обо мне хотя бы у того же майора Михеева, раз уж подполковник Кирьянов в отпуске. Парни, к которым присоединились еще двое, караулящих вора-домушника у окон на площадке, не желали мне верить до тех пор, пока не приехала вызванная мною группа и пока майор Михеев, которому все-таки позвонили, не рассказал им, кто я такая и какие у меня заслуги перед родной милицией. После этого началась обычная процедура с докладной запиской, с понятыми, одним из которых стала та самая сознательная тетушка из квартиры напротив. В общем, картина казалась ясной — самоубийство. Смерть наступила в промежутке между половиной одиннадцатого и полночью.

— А не позже? — подозрительно уточнила я. — На записке-то сегодняшняя дата.

— Ну, если и позже, — заверил меня эксперт, — то ненамного.

Я согласно кивнула и обратилась к свидетельнице.

— Извините, — отвела я в сторонку наблюдательную гражданку. — А вы не видели, может, к нему кто-то приходил? Ночью? Или поздно вечером?

— Да нет, не видела, — покачала та головой.

— Тогда извините, — сказала я еще раз. — Ну, я пойду?

— Идите, гражданка Иванова, — разрешили мне вдогонку.