Мне нужно отдохнуть от патологоанатома.

— Нет, сэр, — отвечает она.

Я знаю, что «Ауди ТТ» Рейчел прошлым вечером была на стоянке при въезде в лес, она припарковалась рядом с моей машиной. Но больше никто об этом не знает, и сейчас ее машины наверняка там нет. Я не свожу глаз с Прийи.

— Нам все-таки удалось найти отпечатки шин, которые можно использовать?

— Нет, сэр. Дождь смыл почти все. То, что мы нашли, оказалось транспортом, принадлежащим прессе, или… нам.

— В смысле?

— Например, мы нашли следы от вашей машины.

— Я же говорил вам, что надо было оцепить стоянку. Но не надо себя за это корить. Нельзя предусмотреть всего, а те, кто притворяются, что могут, на самом деле знают даже меньше, чем все остальные.

Прийя выглядит менее смущенной, чем я мог бы предположить.

— Однако отпечатки обуви, найденные рядом с телом, могут к чему-то привести. В лаборатории отлили след и определили, что отпечаток оставлен ботинками «Тимберленд» десятого размера, — продолжает она.

— Какая точность.

— Размер и марка указаны на подошве, сэр. Деревья защитили отпечаток от дождя, а в группе нет никого, чья обувь соответствует этим параметрам, так что вполне вероятно, что он принадлежит тому, кто убил ее.

Патологоанатом откашливается, словно напоминает нам о том, что он все еще здесь. Я смотрю вниз на мою обувь десятого размера и радуюсь, что сегодня надел туфли, а не ботинки.

— Прежде чем прийти сюда, я ходила с офицером по связям с семьей сообщить ее ближайшим родственникам, — добавляет Прийя.

— Наверное, это было тяжело. Ведь у нее довольно пожилые родители? — произношу я, прекрасно зная, что это так. Рейчел иногда упоминала о них.

Прийя хмурится.

— Мы ходили к ее мужу, сэр.

В груди возникает странное ощущение, словно у меня только что екнуло сердце.

— Я думал, она в разводе.

Прийя опять хмурится, на этот раз одновременно качая головой.

— Нет, сэр. Но по возрасту он вполне годился ей в отцы. Наверное, поэтому вы перепутали. Говорят, она вышла за него замуж из-за денег, а потом спустила их.

— Ясно, — отзываюсь я. Рейчел точно говорила мне, что в разводе. Даже показывала след от обручального кольца на пальце. Сейчас я смотрю на ее тело и вижу на левой руке золотую полоску, которая поблескивает под лампами дневного света, словно подмигивает мне. Интересно, о чем она еще лгала.

— Где был муж на момент смерти? У него есть алиби? Нам, возможно, надо…

— Это не он, сэр, — перебивает меня Прийя.

— Вот уж не ожидал, что вы за дискриминацию людей по возрасту, Прийя. Если человеку больше шестидесяти, это не исключает его из списка подозреваемых. Вы знаете так же хорошо, как и я, что почти всегда виновен муж.

— Ему восемьдесят два, он прикован к постели, и возле него круглосуточно дежурит сиделка. Он не может пользоваться ванной без посторонней помощи, так что гоняться за женщиной по лесу ему явно не по силам. Сэр.

Патологоанатом откашливается во второй раз, и я снова переключаю на него свое внимание.

— Мне сказали, вы что-то нашли?

— Да, во рту жертвы, — быстро отвечает он, словно мы уже отняли у него слишком много времени. — Возможно, вы захотите посмотреть до того, как я проведу ряд анализов.

Его фартук шуршит, когда он подходит к стене. Он снимает грязные перчатки с неприятным причмокиванием, моет руки так долго, что мне становится не по себе, вытирает их полотенцем и натягивает новую пару, предварительно несколько раз согнув пальцы. Сказать, что он странный, значит ничего не сказать. Он берет маленький прямоугольный металлический поднос и подходит к столу с моей стороны, как противный официант, который подает неаппетитную закуску.

Я пристально смотрю на красно-белый предмет.

— Что это? — спрашиваю я.

Вопрос — ложь, потому что я уже знаю ответ.

— Это — браслет дружбы, — говорит Прийя, подходя немного ближе, чтобы лучше видеть. — Девочки делают такие друг другу из разных цветных ниток.

— И это находилось у жертвы во рту? — спрашиваю я, теперь игнорируя ее и глядя на него.

Патологоанатом улыбается, и я замечаю, что зубы у него неестественно белые и слишком большие для его лица. Он снова выглядит так, словно его работа доставляет ему больше удовольствия, чем следовало бы.

— Браслет дружбы не просто был у нее во рту, — говорит он.

— Что вы хотите сказать?

— Он был обвязан вокруг ее языка.

Вторник 11.30

Прежде чем включить мотор, кутаюсь в пальто — теперь мне стало холодно.

Я уже собираюсь ехать, когда вижу, что сзади останавливается белый фургон. Оттуда выходит маленькая худая женщина, на ней бейсболка и черная одежда, которая ей очень велика. Она молодая, но ее лицо выражает озабоченность, от которой на нем появилось несколько преждевременных морщин.

Я наблюдаю за тем, как она несет большую коробку к входной двери моей матери, а затем оставляет ее на крыльце. Женщина не стучит и даже не пытается закрыть за собой калитку, когда уходит.

Когда она проходит мимо меня, я опускаю стекло.

— Привет, я…

Слова срываются с моих губ будто случайно, и вместо ответа женщина бросает на меня странный взгляд и слегка отшатывается. Она ушла, не дав мне спросить, что находится в коробках. Это напомнило мне один случай из прошлого: как-то придя домой, я обнаружила там незнакомых людей, которые входили в нашу садовую калитку и выходили из нее.

В тот день, когда директриса сказала, что за мою учебу не заплатили, я ушла из школы во время ланча. Просто взяла и ушла, не сказав ни слова. Мне казалось, что вся школа не сводит с меня глаз, и я больше не могла этого выдержать. Мы не были богатыми — отнюдь нет, мы жили в нашем старом маленьком доме с отсыревшими комнатами, продуваемыми насквозь окнами и самодельным всем, — но мои родители верили, что образование может преодолеть все что угодно. Я училась в частной школе с одиннадцати лет, и год, когда мне надо сдавать экзамены на аттестат зрелости, был не самым лучшим для ухода. Я спешила домой в надежде, что у мамы где-нибудь в секретном месте спрятаны наличные.

Которых не было.

Когда я вернулась домой, гораздо раньше, чем должна была, из нашего дома выходили странные мужчины с коробками. Я встала на лужайке в саду, уступая им дорожку для прохода, и начала паниковать только тогда, когда двое мужчин вышли из передней двери с нашим телевизором. В отличие от многих семей, в то время у нас по-прежнему был только один телевизор. Я вбежала внутрь и нашла свою мать, стоящую в пустой комнате.