Отобрал полусотню на конях посвежее. Наказал вторым номерам при пулеметах «держать пулемет хоть зубами! ленту перекосит — сам срублю!» Велел Щусю:

— Де твои часы золотые? Ровно час отмерь — ровно час, ты запомнил? — и на всей рыси давай прямо на батарею. Сразу, плотно, всем! И что бы ни было — вперед!

Вылетела из лесу полусотня — и, пластаясь, рванула наискось логом, мимо изготовленной мадьярской конницы. В центре группы неслись две брички с каким-то грузом: «Не иначе награбленное жалеют, куркули…» Бешеные звери четверней несли брички, и диким высвистом помогали себе кучера.

Блеснул на солнце галуном офицерский рукав — и взмах направил два эскадрона сверху наискось — в угон-фланг пытающимся удрать повстанцам. Взлягнули подковы, полетел дерн, рассыпали искры обнажившиеся клинки! Не уйдут, мужичье…

Уже в хвосте беглецов оказались брички; слетела мешковина, ладные «максимы» довернули хоботы на радостных от скачки гонведов. И две длинные очереди, рассеивая в тряске пули по густой коннице, смели первые ряды. Через голову покатились всадники вперемешку с конями.

Пологий лог укрывал от огня пехоты. Мышеловка обернулась своей противоположностью. Загнанная было мышь хладнокровно расстреливала кошек.

Всаднику попасть на скаку в скачущую же мишень практически невозможно. Все законы снайперской стрельбы подтверждают это. А вот тряское разбрызгивание свинцовой струи по нарастающей в твоем прицеле массе конницы дает сокрушительный эффект. Бились на земле и ржали бессильно кони, и синие мундиры с золотым шитьем шнуров пестрыми кочками устлали отставшую перспективу.

…После чего в кольцевом стане окруживших лес преследователей начала происходить медленная координация дальнейших действий: так что, все махновцы вырвались? или бросили своих раненых? или ждать еще чего? или провести разведку боем? Поскакали меж полков посыльные.

— А-а-а-а! — пулеметные очереди и сверканье клинков.

В этой нерешенности положения — полусотня вдруг налетела с тыла на четырехорудийную батарею и мгновенно вырубила прислугу.

И в тот же миг сотни две махновцев с ревом вылетели из лесу, стремясь прямо на батарею.

Хлестнула с фланга кинжальным огнем залегшая на поле пехота, стали падать кони и люди. Но тут:

— Давай, Трофим. Петро, ну же, — без паники понукал Махно. — Покажьте, какие вы такие артиллеристы. Чому вас на войне учили?

В обе стороны развернули пушки. Лязгнул затвор; ахнул дымок, подпрыгнула пушка — и первая шрапнель лопнула ватным облачком над пехотой, брызнув крупным градом.

— Быстрей, хлопцы, быстрей.

Вторая шрапнель лопнула над уцелевшими двумя из четырех мадьярских эскадронов, преграждая преследование.

— Швыдче!

Пару верст от леса до батареи преодолели за пару минут бешеной гонки. С ликующим воплем соединились со своими. Звонко и часто били орудийные выстрелы, добивая остатки кавалерии в одну сторону — и вжавшуюся в складки поля пехоту в другую.

— Взять на передки — да и угнать себе артиллерию, — осклабился Щусь.

— Остынь, — хмыкнул Махно. — Самим бы утечь.

— Ну шо, Нестор Иванович. Вывел народ из смертушки. Постарше — быть бы тебе батькой.

— Да-а, и характером взял, и умом, и уменьем… Уж и не чаяли выкрутиться.

Спасенный ощущает душевную потребность выразить свою благодарность. Если нет чем — то словом, и слово ищет, чтоб выразить возникшее отношение.

— А что постарше… Постарше мы все не дожить можем. Батько — он и есть батько. Не по годам, а по жизни.

Посмотрели оценивающе. С проверкой и любовью. Тридцать рокив — то уже не молодость…

— Ну шо… батько. Командуй!

Привыкли. А там и приросло.

На каторге его посадили в соляной колодец еще с одним, и сковали их кандалами вместе, чтоб совсем не убежать. А посадили туда за то, что поссорились, а за то поссорились, что тот слабых обижал. И вот они соль отбивают и лопатами в бадью ссыпают, и бадью поднимают сверху. И только раз в день им сверху в бадье — воды и хлеба. Через месяц их поднимать — а поднимают одного Махно, а того нету. Где? А я почем знаю. А он его убил и по частям наверх в бадье под горой соли и отправил. А за дело.

А когда-то давно еще он на пана батрачил, и панская дочь над ним надсмеялась. Бедный был. А в семнадцатом году он усадьбу их сжег, и всех перебил, а только ее пальцем не тронул, и всем запретил. Так куда-то и уехала. А он ее помнит, оттого не женился.

А взгляд у него такой — что любой подчинится.

Вот группа махновских партизан, явясь неизвестно откуда, входит в сельцо. Вот им указывают старосту — везде власть имеет хоть какого своего представителя: а представитель следил, чтоб выполнялась сдача продукта для Германии.

Особо виселицами никто не увлекался. Хлопотно, да показушно, да веревка дорога в хозяйстве, нехватка ведь всего. И патроны тоже дороги, порой дороже золота. Так что — резали. Рубили. Сунуть шашкой в горло, либо рубануть ключицу до сердца, либо прорубить острием череп: сначала потеха накипевшей злобе и тренировка руке, потом — обычное военное дело.

Прирезали старосту, сказали речь, поснедали и расположились отдохнуть. Тут и пожаловали гайдамаки с пулеметом на повозке. А патроны кончились.

Гайдамаки всё были не первого срока — немолодые и несильные на вид. И командир взвода, как волостной писарь. Жупаны синие, шапки алые, и сбитые дырявые сапоги; и потертые винтовки.

Выстроили тесно партизан вдоль стены амбара.

— Я Махно! — сказал Карп и шагнул вперед. — Они не виноваты. Слушались. Их можно отпустить.

Хорунжий варты покивал благосклонно Карпу и скомандовал. Взвод выровнял стволы и дал два залпа.

…Хоронить Карпа привезли в Гуляй-Поле. Могилу вырыли рядом с отцовской. Народу полное кладбище. Сам батько бросил первую горсть на гроб брата. Без сил уже тихо плакала мать на руках двух других сыновей.

— Було нас пятеро, а осталось трое, — тихо сказал батько братам на поминках. — Желательно бы дожить до всеобщего счастья. Осторожнее как-то. А как?

Через два дня вырезали ночью роту немецкого гарнизона в сотне верст от Гуляй-Поля.

В 1918 Россия перешла на григорианский календарь, и вся хронология пошла по «новому стилю». Это для понятности.

8 ноября 1918 года — был лучший день в жизни вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина. Во-первых — годовщина октябрьского переворота. Ну, вчера, сегодня, — ночью, короче: недаром праздник этот всё советские время шел в два дня — 7-го и 8-го. Во-вторых, 7 ноября — день рождения второго человека в государстве, наркомвоенмора и председателя Революционного Военного Совета Республики товарища Троцкого, в идеале можно выпить с корешем, все люди, все человеки. Символичное совпадение. А в-третьих — революция в Германии!