На Манхэттене и в других регионах США такие клубы создаются для интересного, вполне интеллектуального общения. Старички там сами группируются во всякие волонтерские группы, ходят по школам, заседают на научные темы, обмениваются книжками. Там скромный интерьер и даже в страшном сне невозможно представить какой-нибудь залихватский костюмированный бал. На Брайтоне же – в самых памятных традициях какого-нибудь профсоюзного пансионата «Фрязино» – непременные птицы-тройки на стенах, стенгазеты к праздникам, фотоотчеты о проведении ежегодного Дня Нептуна. И бесконечные конкурсы, шарады, хороводы, частушки-прибаутки – ну и спектакли. Разве что в салочки не играют – уже не по возрасту.

Обязательный персонаж в подобном заведении – бравый отставной майор. Иногда советской, иногда украинской, иногда российской армии. Он обязательно отчитает молодого приглашенного журналиста и за нечеткую политическую позицию («и нашим и вашим»), и за то, что в джинсах явился, а не в строгом костюме, и вообще за то, что молодой и имеет собственную точку зрения. Заодно расскажет, как командовал батальоном где-нибудь в Чите, и под конец намекнет, что давно уже пишет стихи, за которыми гоняются журналы «Знамя» и «Аврора». А если не стихи, то зарубленный суками-завистниками его патент 1978 года на двигатели без смазки, которые необходимо продать «Форду» или «Мерседесу», так как это есть мировая техническая революция, и кранты арабским шейхам с их нефтью. Описание патента всегда при нем: на пожелтелых, видавших виды бумагах, с кучей штампов «технически несостоятельно» и «отказать».

Когда начинается лекция-встреча на политические или прочие темы, все присутствующие мгновенно делятся на группы. Часть демонстративно поднимается и покидает аудиторию: им западло тебя слушать, слыхали уже, и не таких, и не там, и не такое. Часть – ярые сионисты, не очень твердо помнящие, где именно на карте расположен Израиль. Их подход к решению всех проблем прост: Израиль должен хряпнуть атомной бомбой вокруг себя, тогда все будет путем. Если лектор не робкого десятка и задаст этим ястребам вопрос – а что ж вы, сами-то, мол, в Израиль не поехали жить? – немедленно срываются на крик:

– Вы – антисемит!

Часть из них – эмигранты из современной России, видали всякое, в том числе и хорошую сытую жизнь; они вообще-то «интеллигенты и выросли на русской культуре», но уж коль скоро Америка дает такую халяву, чего б ее не принять. С удовольствием проголосовали бы «за сильного лидера, все вы знаете его имя», выстави он свою кандидатуру в Америке. Но – понимают, что на эту тему нужно помалкивать. Они и помалкивают, но вопросы задают с язвительной подковыркой: ну, давай, давай, вкручивай нам тут…

И всю эту кипучую, нравную, заковыристую публику надо уважить, развлечь, ублажить, обиходить… Что и делает Лида, бессменный координатор культурных программ, а попросту – массовик-затейник.

Между прочим, она ведь и сама неплохо поет под гитару, у нее сильное контральто, и потому особо ударно звучит ее «цыганская» программа. Слушала ты когда-нибудь Лидку в ее цыганской ипостаси? Репертуар своеобразный, ибо она не довольствуется заезженными «Двумя гитарами» или, там, «Не уезжай, ты мой голубчик…». Она разыскивает, изучает и исполняет редкие старинные цыганские романсы и песни и довольно часто выступает перед публикой в разных клубах и организациях. Особых денег это не приносит, но сопровождает ее жизнь неким артистическим аккордом.

Собственно, она и на работу в свой «садик» (он называется «Счастливый круг друзей», и об этих друзьях можно часами в лицах рассказывать захватывающие романтические истории, что Лида и делает, стоит нам вырваться из будней и уехать на пару дней на Кейп-Код) – в этот садик на Брайтоне она попала тоже через свою цыганскую гитару.

Однажды ей позвонили из какой-то невнятной организации и предложили выступить: недолго, часик, сто долларов. Лидка, само собой, согласилась: сотняга зеленых – не миллион, конечно, но и на дороге не валяется. Да и попеть охота, всегда ей охота попеть, Лидке. Певица она самозабвенная, классический любитель, ей неважно, сколько там в зале сидит человек, петь она готова в любое время дня любой публике, пусть и трем инвалидам умственного труда; ну, а цыганщина хорошо идет в самых разных слоях населения. Я и сама бывала на ее концертах и, знаешь, носом-то пошмыгивала, а меня пронять не просто…

Короче, в договоренный день Лида с гитарой и нотами приезжает по адресу. В дверях ее встречает девушка, коренастая такая, немного суровая на вид, приводит в небольшой уютный зал и, пока собирается публика, как положено, угощает в гримерной кофе с печеньями. Все хорошо, народ расселся по местам, полный зал – начинаем…

Лидка говорит, ей с самого начала показалось странным, что ее не представляют – ну, знаешь, как обычно: «Дорогие друзья, сегодня у нас в гостях исполнительница старинных цыганских песен и романсов…» Но Лида человек опытный, выступать где только не приходится: в синагогах, церквах-соборах, в гей-клубах и кантри-барах, в бассейнах и кафе, в масонских ложах, наконец; и всюду перед концертами своя затравка.

Заглотала она остаток своего кофе и вышла на сцену, никем не представленная. Ей похлопали, села она, подстроила гитару, сказала пару слов о традиционном цыганском романсе… и пошла петь.

После второй песни ей стало как-то странно и неуютно, как-то… нехорошо. Все люди в зале – все! – слушали ее одинаково: напряженно, с одним и тем же выражением лица, одинаково приподняв и вытянув подбородки. Когда Лида заканчивала играть и снимала руки с гитары, они принимались одинаково гулко и мерно хлопать сомкнутыми ковшиками ладоней – в едином ритме. Во время исполнения песен никто не шевелился, никто даже шепотом не перекинулся с соседом двумя словами. В зале стояла тишина покойницкой.

Лида с трудом дотащилась до конца программы, уж очень не по себе ей было. Ну, раскланялась под мерные гулкие хлопки, ушла в гримерку, а там ее ждет организатор с конвертиком и нормальным, отнюдь не жалким букетом белых и красных гвоздик.

– Какая у вас аудитория… внимательная и… – проговорила Лида, подыскивая слова, чтобы как-то выразить тот шок, что испытала на сцене перед этими роботами. – Мне показалось, у них у всех какие-то проблемы? Возможно, психологические?..

– Никаких проблем у них нет! – вспыхнула девушка-организатор, как будто Лида обидела ее лично. – И если у нас клуб глухих, это не значит, что наши люди не могут сопереживать искусству!

– Клуб… глухих?! – ахнула Лида, не зная, как вести себя, куда деть руки и свое изумленное лицо. – Но зачем тогда… я не понимаю… музыка, песни, это ж не…

– И что – музыка?! – перебила девушка с обидой. Она мгновенно раскраснелась, губы ее подрагивали. – Они понимают слова по губам, они чувствуют ритм… Я не позволю!.. Мы не позволим держать наших ребят за второй сорт!.. Вы думаете, если кто-то не слышит ваши так называемые звуки, это…

– Ради бога, извините! – в полуобмороке промямлила Лида, машинально укладывая гитару в футляр и застегивая длинную молнию. – Я не хотела задеть ваши чувства… ваших чувств… Простите меня, пожалуйста!