Реакция последовала незамедлительно. Адриан Несбитсон с трудом поднялся из кресла.

– Никогда! Никогда! Никогда! – бессвязно выкрикивал он с налившимся кровью лицом. Коустон потрясение воскликнул:

– Страна выбросит нас вон!

– Премьер-министр, не может быть, чтобы вы серьезно… – начал было Дуглас Мартенинг, но так и не закончил фразу.

– Тихо! – грохнул здоровенным кулачищем по столу Люсьен Перро.

От неожиданности все остальные разом смолкли. Несбитсон тяжело опустился на свое место. Лицо Перро под смоляными кудрями было искажено злобной гримасой. “Ну вот, – подумалось Хаудену, – Перро я потерял, а вместе с ним и всякую надежду на национальное единство. Теперь Квебек – Французская Канада – будет стоять сам по себе. Так уже бывало. Квебек был тем еще камешком – зазубренным и несдвигаемым, – о который в прошлом спотыкалось не одно правительство”.

Других он уговорить сегодня сможет, хотя бы большинство из них – в этом-то он был уверен. В конце концов англосаксонская логика и склад ума помогут им разобраться и понять все, как надо, и потом, если уж на то пошло, одна англоязычная Канада смогла бы обеспечить ему необходимую поддержку. Но раскол будет глубоким, с горечью и раздорами, и оставит незаживающие раны. Он ждал, что Люсьен Перро покинет зал в знак протеста. Вместо этого Перро заявил:

– Я бы хотел дослушать все остальное, – и мрачно добавил:

– И, пожалуйста, без вороньего карканья.

Джеймс Хауден вновь поразился такой его реакции, но времени терять не стал.

– Существует одно предложение, которое в случае войны может в корне изменить наше положение. Это предложение потрясающе просто. Состоит оно в передислокации ракетных баз Соединенных Штатов – межконтинентальных ракет и ракет ближнего действия – на север Канады. Если оно будет осуществлено, большая часть радиоактивных осадков, о которых я упоминал, выпадет на необитаемые земли.

– А ветры! – возразил Коустон.

– Правильно, – согласился Хауден. – Если подует северный ветер, какого-то уровня осадков нам не избежать, но не забывайте, что ни одной стране не удастся выйти из ядерной войны целой и невредимой. Лучшее, на что мы можем надеяться, – это смягчение ее наиболее вредоносных последствий.

Адриан Несбитсон запротестовал:

– Но мы и так уже оказывали содействие… Хауден оборвал дряхлеющего министра обороны:

– То, что мы делаем, – это полумеры, четвертьмеры, лавирование! Если завтра грянет война, вся наша хилая подготовка окажется бессмысленной. – Он возвысил голос. – Мы уязвимы и буквально беззащитны. Нас подавят и пройдут, как Бельгию во время прошлой войны в Европе. В лучшем случае нас захватят и поработят. В худшем – мы станем ареной ядерного сражения, нация будет уничтожена, а земля наша останется бесплодной на века. Однако этого можно избежать. Времени у нас мало. Но если мы будем действовать быстро, честно, а самое главное, реалистично, мы сможем выжить, обеспечить продолжение жизни и, быть может, даже обрести величие, о котором никто из нас не мечтал.

Премьер-министр перевел дыхание, взволнованный собственными словами. На мгновение у него захватило дух от сознания значимости своего лидерства и грозной картины предстоящих событий. “Может быть, – подумалось ему, – то же самое чувствовал Уинстон Черчилль, когда, преодолевая сопротивление других, вел их к судьбе и величию”. Мимолетно он задумался над параллелью между Черчиллем и собой. Так ли уж она трудноразличима? Другие, полагал он, могут ее сейчас и не разглядеть, хотя впоследствии она наверняка бросится в глаза.

– Я изложил вам предложение, выдвинутое сорок восемь часов назад президентом Соединенных Штатов. – Джеймс Хауден сделал паузу. Затем, подчеркнуто четко выговаривая слова, продолжил:

– Предложение подписать официальный союзный акт. По его условиям Соединенные Штаты берут на себя всю полноту ответственности за оборону Канады; вооруженные силы Канады распускаются и их личный состав немедленно вливается в вооруженные силы США с принесением совместной присяги на верность; вся территория Канады открывается для передвижения и маневров американской армии и, что самое важное, осуществляется передислокация с максимально возможной быстротой всех пусковых ракетных установок на крайний север Канады.

– Боже! – чуть ли не простонал Коустон. – Боже милостивый!

– Минутку, – попросил Хауден, – это еще не все. Союзный акт предполагает также слияние таможенных служб и совместное проведение внешней политики. За пределами этих и упомянутых мною ранее сфер наши национальное существование и независимость остаются в неприкосновенности.

Он сделал шаг вперед, разорвав наконец сцепленные за спиной руки, и уперся кончиками пальцев в овальную столешницу. Впервые в его голосе зазвучало волнение.

– Как видите, это предложение представляется одновременно и ужасным, и радикальным. Однако могу сказать вам, что я тщательно его взвесил, оценил все последствия, и, по-моему, для нас это единственный курс, если мы как нация хотим выжить в будущей войне.

– Но почему именно таким путем? – голос Стюарта Коустона звенел, как натянутая струна.

Никогда ранее министр финансов не казался более встревоженным и растерянным. Словно вокруг него рушился весь старый, устоявшийся и такой привычный мир. “Не только вокруг него одного, – подумал Хауден, – мир рушится вокруг нас всех. Так бывает с мирами, хотя каждому человеку кажется, что целостность его собственного мирка гарантирована”.

– Потому что нет другого пути и нет другого времени! – Хауден выстрелил словами, как автоматной очередью. – Потому что наша готовность является жизненно важной, а на это нам отведено всего триста дней, возможно, – если будет угодно Богу – чуть больше, но не намного. Потому что наши действия должны быть молниеносными! Потому что время робкой умеренности прошло! Потому что доныне на каждом заседании совета совместной обороны над нами довлел дух национальной гордости и парализовывал принятие решений. И он станет довлеть над нами и парализовывать нас до тех пор, пока мы будем пытаться отделываться новыми компромиссами и латанием дыр!

Спокойным голосом искушенного миротворца вмешался Артур Лексингтон:

– Как я себе представляю, большинство людей захочет знать, останемся ли мы по такому соглашению существовать как государство или станем всего лишь американским сателлитом – своего рода незарегистрированным пятьдесят первым штатом. Как только мы уступим контроль над нашей внешней политикой – а это, конечно, так и случится, признаемся мы в этом вслух или нет, – многое будет покоиться на доверии.

– В маловероятном случае, если подобное соглашение когда-либо будет ратифицировано, – медленно произнес Люсьен Перро, не сводя темных задумчивых глаз с Хаудена, – в него, несомненно, будет включено особое условие.

– Предполагаемый срок действия – двадцать пять лет, – объяснил премьер-министр. – Соглашение, однако, будет содержать статью, предусматривающую, что союзный акт может быть расторгнут по взаимному согласию сторон, но не в одностороннем порядке какой-либо из двух стран. Что же касается того, что многое придется принимать на веру, – да, с этим нам придется смириться. Вопрос заключается в том, что вы предпочтете; верить в тщетную надежду на то, что войны не будет, или в клятвенное слово соседа и союзника, чье понятие международной этики совпадает с нашим собственным.