В конце концов, отбросив всякую осторожность, Котов присел на ту же скамейку и мечтательно обратился к соседу:

— Вечер-то, вечер какой, а, юноша? Я вот сына из секции жду. А вы, позвольте спросить?…

Но Андрей молчал. И тогда, не боясь уже спугнуть этого странного подростка, Василий Иванович близко-близко придвинулся к своему соседу и заглянул ему в глаза.

Во взгляде Андрея Сорокина отражалась луна, но глаза были мертвые, пустые, совершенно отсутствующие. Котов тронул его за плечо — и поразился тому, насколько расслаблены все его мышцы. Парень не отзывался на голос, не реагировал на прикосновение, он явно находился в каком-то странном трансе, но его природу даже такой опытный человек, как Котов, не мог определить сразу. И, не зная, когда Андрей снова придет в себя, Василий Иванович счел за благо осторожно подняться, обойти скамейку и стать сзади нее в густой тени раскидистого, уже пожелтевшего дуба.

Прошло еще несколько минут, и Андрей Сорокин пошевелился. Котов уже не касался юноши, но совершенно явственно ощутил — будто бы притронулся, почувствовал собственными пальцами, — как потеплела его кожа, напряглись мышцы, как стал острым и пристальным взгляд. Отступив немного назад, Василий Иванович тихо пробормотал: «Что за чертовщина!» — и отпрянул еще дальше под сень дуба, заметив, как, размахивая ранцем, мчится к брату от школьных дверей Павлушка Сорокин.

— Ты здесь, Андрейка? — крикнул он, чуть запыхавшись и отчаянно тормозя на скользкой после недавнего дождя листве. — А нас вот задержали. Ты здесь давно? Заждался?

— Нет, — послышался спокойный голос старшего. — Я и не заметил, как пролетело время.

— Ага, — засмеялся Павлушка, — ты ведь у нас теперь никогда не скучаешь. Поди, опять путешествовал?

Но Андрей Сорокин, не поддержав разговора! легко и гибко поднялся со скамейки, притянул к себе братишку и, привычным жестом застегнув под горлом его куртку, проговорил:

— Пошли домой. Поздно уже.

И оба растаяли в темноте вечера, уже по-настоящему вступившего в осенней Москве в свои права.

Больше Котов не сомневался. Он не был уверен, что Оля сказала матери правду; не был уверен и в том, что способности Андрея Сорокина — даже если девочка не фантазировала — на самом деле так велики, как считают эти расшалившиеся, ничуть не ведающие, что играют с огнем, дети. Но, во всяком случае, с этим мальчиком стоило поработать. В нем определенно что-то было. И если это «что-то» хотя бы вполовину так сильно, как ему сейчас кажется, он непременно докопается до сути и подлинных масштабов происходящего. В конце концов, это его работа. Его прямой долг и обязанность.

Ему понадобилось всего два дня, чтобы тщательно подготовить необходимую, но, в общем-то, совсем несложную операцию. И когда через два дня в кабинет директора школы вошел молодцеватый, улыбчивый работник военкомата с нужным удостоверением и в нужной форме, этот работник мог быть абсолютно уверен: вся операция непременно пройдет без сучка, без задоринки.

Котов ни на секунду не усомнился в том, что ни при каких обстоятельствах не может быть узнанным кем-либо из работников школы. В качестве Олиного отца он ни разу не бывал здесь. Такая позиция его была совсем не случайна: работа вообще приучила Василия Ивановича быть крайне осторожным в любых контактах, и уж, во всяком случае, он давно взял себе за правило никогда не знакомиться с «лишними» людьми, чтобы не расширять круг тех, кто может при случае где-нибудь узнать его или, не приведи господь, кинуться на улице с приветствиями и объятиями.

На сей раз эта полезная привычка к осторожности пришлась весьма кстати, и, направляясь в светлое четырехэтажное здание, полковник невольно усмехнулся: надо же, как бывает! И не думал ведь, не гадал, что школа дочери когда-нибудь попадет в его оперативную разработку; так уж, на всякий случай всегда отнекивался от просьб жены хоть разочек побывать на родительском собрании — и вот тебе пожалуйста! Пригодилась-таки котовская предусмотрительность…

— Так чем могу служить вам? — вежливо поинтересовался директор школы, возвращая лжевоенкоматчику его корочки.

— Мы, видите ли, обследуем сейчас ребят из старших классов, которые через год-другой придут к нам по армейскому набору, — отозвался Котов. — Хотим заранее знать, на какой уровень подготовки наша армия может рассчитывать. Тогда сможем прикинуть, в какие войска будем москвичей отправлять и кого в элитные подразделения удастся устроить… Своего рода статистика, понимаете?

— А как же, как же, — закивал головой директор школы. Хотя времена на дворе стояли уже не советские, а российские, армия не находилась еще в таком раздрае и разрухе, в которые пришла буквально через пару лет после этого разговора. И старенькому школьному директору, еще сохранившему уважение к людям в военной форме, и в голову не пришло бы чинить хоть какие-то препятствия работнику военкомата.

— Вот и славно. Так вы проводите меня к старшим классам, представите ребятам?

— Вы хотите побеседовать с ними? — догадался директор.

— Нет-нет, на беседы мы больше не уповаем. Теперь в стране время тестов, вот и мы, военные, не отстаем от времени, пользуемся всякими новыми достижениями психологической науки… — засмеялся посетитель.

Смех у него был открытый, располагающий к себе, и руководитель школы не стал больше задавать ему никаких вопросов. Так и вышло, что уже к вечеру этого дня на письменном столе перед Василием Ивановичем лежали тесты сотни мальчишек, среди которых были и листы, заполненные рукой Андрея Сорокина.

Для того чтобы понять, что этот мальчик гениален, Котову хватило одного беглого взгляда на его исписанные мелким почерком страницы. Тесты, разработанные весьма хитро, с множеством подвохов, были настоящей гордостью отдела, которым руководил Олин отец, и теперь он мог откровенно признаться себе, что не зря они в свое время столько бились над этими опросниками. Составленные так, что на некоторые вопросы совершенно невозможно было ответить человеку среднего ума и средних способностей (при том, что внешне эти вопросы выглядели вполне невинно), незаметно «считывающие» психологию той или иной личности по десяткам параметров, в том числе ее отношение к живой природе, умение ладить с людьми, эвристичность ума и так далее, — тесты во всей своей совокупности теперь однозначно отвечали на вопрос, поставленный перед собой Котовым: с Андреем Сорокиным надо плотно, тщательно работать.

В эту ночь Василий Иванович просидел за кухонным столом в своей квартире до самого рассвета. Пепельница, полная неровных окурков, листы бумаги, исчерканные одному ему понятными пометками и закорючками, покрасневшие от усталости глаза — все это без слов сказало Екатерине Алексеевне, вышедшей на кухню попить воды, о том, какой напряженной была ночная работа ее мужа.

— Устал? — заботливо приобняла она все еще сидящего за столом Котова.

Тот повернул ее руку ладонью к себе, нежно поцеловал и, разведя объятие жены, поднялся, сладко, с хрустом потянувшись.