– Но мир тогда…

– Ты не знаешь, каким был мир тогда! – Кае окончательно изменило привычное самообладание. – Ни я, ни ты – мы ничего не знаем о том мире. Почему ты вообще решил, что тогда было лучше? Из-за книжек? Тогда ты дурак! Ты так думаешь, потому что ты слаб! Тебе в этом мире не место – но не мне! Я – сильная!

– Кая, – Артем старался успокоиться, представить, что бы говорил на его месте Анатолий Евгеньевич, как бы сумел убедить ее – растрепанную, злую, с грязными дорожками на щеках, – ты ведь сейчас не совсем честна, согласись… Тебе сейчас хорошо, а что будет потом, когда станешь слабой или старой? Тогда ты не сможешь защитить себя, как… как все старые люди. У нас плохие лекарства, плохие врачи, и их будет меньше… Я учусь всему, чему могу, но здесь я такой один…

– О, ты такой один! Великий, который понимает все книжки, да? – Кая издевательски рассмеялась. – Без тебя не проживем, а?

– Кая, пожалуйста. Что тогда?

– Тогда – будь что будет, и пусть! – Кая гордо вскинула голову. – Если перестану быть сильной, туда мне и дорога. Это мир сильных, Артем… Тебе не понять.

– А тебе не понять, каково быть слабым, – Артем почувствовал, что начинает выходить из себя, – но это странно… Ведь ты должна знать? Или то, что ты сильная, как-то помогло ему…

– Заткнись, – Кая угрожающе привстала с пола, напряженная, как натянутая тетива, – или я тебя ударю.

– Я не верю тебе.

– Проверь.

– В том, что можешь ударить, я не сомневаюсь, – Артем криво усмехнулся, – но в то, что тебе подходит такая жизнь, не верю. Ты тоже хочешь лучшего, как я. И как он хотел. Иначе бы не продолжала рисовать.

– Боже, что ты несешь, – Кая закрыла лицо руками, и Артему снова стало ее жалко – но отступать он не собирался.

– Да, хочешь. Он верил в то, что у тебя будет лучшая жизнь…

– У меня будет лучшая жизнь! Меня взяли в стражу, меня взяли в стражу, я теперь работаю в страже! – Кая судорожно вцепилась в покрывало на дедушкиной кровати, словно ища поддержки.

– Он не об этом говорил, ты знаешь. Перед тем, как… Он говорил со мной. Он сказал, что хочет, чтобы мы взяли бумаги и нашли кого-то, кто сможет в них разобраться.

– Никого не…

– Он в это не верил! Он говорил, что еще должны быть ученые – в большом городе… Это Северный город, он рядом…

– Рядом! – Кая фыркнула. – Ты вообще ничего не знаешь, да? Туда недели две пути.

– Ну… Значит, не совсем «рядом», – пробормотал Артем. – Ну и что? Мы дойдем! Может, там ученые, которые делали проект. Может, им только наших бумаг не хватает, чтобы закрыть прорехи раз и навсегда!

– «Наших»? Это был мой дедушка! Мой. Это мои бумаги, и я буду делать то, что считаю нужным.

– Да, я не спорю, – Артем поднялся с пола. Он чувствовал, что еще немного и разозлится так, что даже страх перед провалом не остановит от того, чтобы все испортить. – Они твои. Тебе решать. Но он хотел, чтобы мы отнесли их туда. Ты знаешь, я не вру. Ты знаешь, что это правда. Потом, когда все сделаем, мы можем вернуться, если…

– Мы не сможем вернуться, потому что никуда не дойдем. Ты трех дней не продержишься, а это две недели пути только туда. Мы даже не знаем, что там!

– Мы дойдем, ты сможешь нас защитить, а я…

– Вот это и прозвучало, да? – Кая улыбнулась, но ее улыбка была невеселой. – Я нужна тебе, чтобы быть телохранителем в этой дурацкой затее…

– Это была его мысль, – сказал Артем тихо, и она замолчала. – Его. У меня есть записка тебе – прочитай, если не веришь…

Кая молчала, отвернувшись от Артема, смотрела в окно, и солнечные лучи, равнодушные к чужим бедам, скользили по ее щекам, будто пытаясь стереть слезы с лица.

– Артем, уйди.

– Хорошо, – Артем взялся за ручку двери, – я уйду. Но я вернусь.

Он положил записку на подоконник. Кая не обернулась.

На улице становилось теплее, и Артем с облегчением вдохнул утренний чистый воздух – пахло одуванчиками. Ему захотелось есть. Это было странно – еще недавно, стоя у свежей могилы, он думал, что больше никогда не проголодается.

Кая осталась одна в пустом доме. Правильно ли он поступил? Возможно, следовало дождаться, пока ее горе утихнет, а сейчас попытаться утешить, ободрить? Может быть, это ей было сейчас нужнее всего. Может, поступи он так, Кая согласилась бы отправиться в путь без слез и крика… И он не чувствовал бы себя так плохо.

Артем дернул головой, пытаясь отбросить сомнения. Если он подождет, пока Кая переживет утрату и станет среди стражей совсем своей, чем это закончится? Вероятнее всего, тогда ей еще меньше захочется отправляться в пугающую неизвестность – с ним и бумагами сомнительной ценности… Нет, не сомнительной. Безусловной, непреложной ценности. Иначе думать о них нельзя. Сойдясь на этом с самим собой, Артем кивнул (проходящий мимо дядя Коля посмотрел на него странно) и зашагал в сторону дома.

Этот день был мучительным и тягучим – он длился и длился, как лесной вязкий мед, который пытаешься достать из бочонка.

Кая сидела посреди комнаты в круге солнечного света, и ее мысли напоминали этот круг: она пыталась уйти в них от случившегося и снова и снова терпела неудачу. Она не привыкла плакать, и слезы не приносили облегчения. Кая пыталась спать, но не могла; ела, но еда не имела вкуса.

Казалось, грудь заселили острые комки боли, похожие на свернувшихся злых ежей. С каждым вдохом они ворочались внутри и напоминали о себе.

У нее был целый день на то, чтобы справиться с ними. Кая знала, что из уважения к горю никто не позовет ее работать. Кто-то из женщин точно зайдет, чтобы принести горячей еды.

Мысль о том, что кто-то застанет ее такой – грязные дорожки слез на щеках, перепутанные волосы, была невыносимой, и Кая поднялась с пола – с трудом, как человек после тяжелой болезни.

Дрожа от холода, она тщательно умылась дождевой водой из бочки, расчесала волосы и заплела в привычную косу – так туго, что больно стало коже.

Кае вспомнился «Маленький принц» – книга, которую в детстве ей читал дедушка. Она уже не помнила, кто из героев говорил, что, позаботившись о себе, нужно позаботиться о своей планете. Хорошо, что некоторые слова остались в памяти, хотя сама книга погибла в развалинах их прежнего дома.

Переодевшись в чистую зеленую кофту, Кая осмотрела комнату. Сейчас здесь было чисто – видимо, потрудился Артем, и все же она подмела пол, открыла окно настежь, собрала белье с кровати и отнесла во двор, к кострищу.

В обычное время жечь ткань было непростительным расточительством, но Кая знала, что, даже если кто-то увидит, ей не скажут ни слова.

Дым поднимался высоко, легко, и, глядя вверх, Кая пожелала, чтобы вместе с ним улетела боль, забивающая горло… Она зажмурилась, сосчитала до десяти, прося кого-то сильного и, возможно, доброго, чтобы боль отступила. Увы, сильный и добрый, видимо, был занят другими делами. Белье с постели сгорело дотла, но Каина боль осталась при ней, не тронутая ни огнем, ни дымом.